Облом для властного или Я твой Зайчик [СИ]

— Вась, ты пошутил?

Молчание.

— Вась?

В ответ донеслось только шумное сопение.

Уснул…

Посидела немного рядом, всматриваясь в расслабленные черты своего мужчины и гадая: не послышались ли мне его последние слова.

Сижу, кусаю губы в нервном смятении, а рука так и тянется, чтобы пригладить взлохмаченные вихры на голове, погладить щеку с едва отросшей щетиной.

Сердце щемит от нежности, когда он неосознанно тянется поцелуем, что-то невнятно бормоча. Изворачиваюсь, заботливо накрываю его одеялом и иду на кухню, чтобы прибрать нетронутый ужин.

Проходя мимо прихожей, подхватываю брошенную на пол куртку и бегло оцениваю на предмет пятен. А то с Васи станется в таком состоянии обтереть грязную машину.

Встряхнула куртку и внезапно из кармана вылетает бархатная коробочка.

Я застываю на месте, напряженно сверля взглядом коробочку явно из ювелирного магазина и нагибаюсь, чтобы поднять ее.

Некоторое время верчу в руках, не решаясь открыть, хотя уже отчетливо знаю, что там. Любопытство сильно, но я все же пересиливаю себя, кладу коробку обратно в карман, а куртку вешаю на крючок.

Нужно оставить Васе право на сюрприз.

А я с легкостью подожду до завтра.

Подумаешь, полночи теперь буду мучиться неизвестностью. Главное — качественно заесть нервишки.

И непременно чем-то сладеньким.

Зайка.

Проснулась оттого, что кто-то тычет мне в нос что-то пушистое. Распахнула глаза и тут же зашипела:

— Брысь!

Васин кот такой же наглый, как и хозяин решил облюбовать себе теплое местечко в моих волосах.

Вы думаете этот гад испугался моего грозного тона?

Ни фига подобного!

Он продолжил гнездиться, щекоча меня своей соболиной шерстью, чем, в итоге разбудил меня окончательно.

Полежала немного, послушала довольное урчание этого хвостатого изверга и решила, что пора вставать, тем более, что валяться на диване в гостиной как-то не очень-то и приятно.

Я вчера полночи дочитывала книжку и не заметила, ка уснула на диване с планшетом, под теплым пледом и в одеже.

Поднялась, собрала свою гриву в кособокую косу и поняла, что дома как-то подозрительно тихо. На часах десять утра, а меня даже никто не разбудил.

Бреду на кухню, на ходу растирая заспанное лицо и останавливаюсь на пороге глядя на поистине идеалистическую картину: все дети сидят за столом и усердно улепетывают душистые блинчики со сгущенкой, а у плиты стоит баб Даша и чуть ли не пританцовывая, жарит ажурное лакомство.

Вид у пожилой женщины донельзя счастливый, даже моложавый какой-то.

— Доброе утро, — хрипло здороваюсь я, — А чего это вы тут делаете с утра пораньше?

Баб Даша оборачивается.

— Аленушка, милая, а чего ты так рано подскочила? Поспала бы еще. Ты сади-садись. Кушай блинчики, — заботливо хлопочет эта вечно суровая женщина.

Я послушно села, подозрительно приглядываясь к женщине. Как-то странно она себя ведет. Обычно баб Даша старалась не лезть в нашу повседневную жизнь. С детьми помогала, но на моей кухне старалась не хозяйничать. По крайней мере инициативу не проявляла.

А тут на тебе.

Я послушно плюхнулась на стул и потянулась за блинчиком, а буквально через секунду передо мной поставили чашку чая, пиалку со сметаной. И все это с такой радостной улыбкой, что я всерьез стала беспокоиться душевное здоровье нашей бабушки. Все же возраст уже не маленький…

— Ты кушай-кушай, — хлопочет баб Даша, — Тебе теперь надо хорошо питаться. А то совсем осунулась. Одна кожа, да кости остались.

А вот оно что!

— Как вы узнали? — удивленно спрашиваю я, между словами прихлебывая чай.

— У меня глаз-алмаз, — улыбается моя будущая свекровь.

Я только усмехаюсь в ответ и с аппетитом набрасываюсь на блинчики.

Боже, какая вкуснятина!

Через некоторое время сквозь детский смех и шипение сковородки, слышится тяжелое, неспешное, почти умирающее на середине пути, шарканье мужских тапок.

Барабанная дробь!!!

Господин Луганский по-черепашьему бредет в сторону холодильника и, открыв его, достает трехлитровую банку с помидорами в рассоле. Выдыхает и жадно присасывается к банке.

Вот не зря вчера помидорчики открыла. Так солененького захотелось.

Потом перехотелось. Но все же пригодилось.

Напившись рассола, Вася заметно подобрел и теперь уже был в состоянии поздороваться: — Доброе утро.

Дети с набитыми ртами хором ответили. Я улыбнулась, а баб Даша сменив благодушное выражение лица, на хищный прищур процедила:

— Отоспался, пьянь несчастная?

— Это почему «несчастная»? Я может очень даже счастливый, а скоро, — быстрый многозначительный взгляд в мою сторону, — Еще счастливее стану.

С этими словами Лось, прихватив банку с остатками рассола, уселся за стол и подцепил блинчик с моей тарелки, продолжая пожирать глазами вашу покорную слугу.

Шлеп! Шлеп!

— Ай, мам! За что? — воскликнул Вася, прижимая к груди, пострадавшую от баб Дашиной лопатки конечность.

— А какого кляпа ты с немытой рожей за стол уселся! — гаркнула старушка, гневно сверкая глазами.

Наверное, потому, что это его дом и мне обычно без разницы какой он сел за стол.