Обман на Орд Цестусе

— Не то чтобы неразумны. Скорее, они находятся в некоем сне. Дар Проводников — целая жизнь во сне. Даже в бессознательном состоянии их нервные системы предоставляют чувствительность к Силе. Я всего этого не понимаю. Я просто благодарна, что это работает.

Он остановился на миг, переваривая информацию.

— О чём ты говоришь?

— Самки-дашта откладывают миллионы яиц, — сказала ему Шиика. — Самцы оплодотворяют всего несколько тысяч. Из неоплодотворенных яиц вылупляется молодежь, которая никогда не повзрослеет.

— Угри отдали вам своих детей?

Она кивнула.

— Тех, кто погиб бы в борьбе с оплодотворенными братьями и сестрами. Они живут, и, живя, дают жизнь нам — тем, кто отнесся к ним по-дружески.

— Почему так?

— Когда-то давно, — рассказывала Шиика, — эта планета была более плодородной, и здесь было больше разумных видов. Они погибли, соперничая друг с другом, как песок поглотил леса. Борьба за выживание была неприятна для дашта, и они ушли глубоко в ядро планеты. Мы первые стали их новыми друзьями за тысячелетия.

— Вы.

— Да. Угри предложили нам свои неоплодотворенные яйца, зная, что УД помогут Цестусу прочно войти в сообщество миров.

— Но в этом мире тоже есть конфликт.

— Да. Пока есть те, кто ест, и те, кого едят, конфликт будет. Но дашта дают возможность разумным существам удовлетворять свои нужды, не убивая друг друга. Это наша возможность, не наше настоящее.

Война редко начинается из-за нужды, подумал Джанготат. Желания гораздо более смертоносны. Кси'тинг оттеснили пауков в горы. Если эпидемии не были несчастным случаем, то «Цестус Кибернетикс» почти уничтожила улей. А сепаратисты и Республика могут уничтожить «Цестус Кибернетикс»…

Бесконечная цепь подавления и разрушения. А он сам — одно из её самых сильных звеньев.

Джанготат держал свои мысли при себе. Здесь было нечто более важное, чем философский разговор. И он жаждал понимания сильнее, чем следующие пару минут жаждал воздуха.

— У них нет глаз. Почему они сияют?

— Для нас, — сказала она и села на камень, чтобы смотреть на угрей. — Для тебя и для меня. Иногда я прихожу сюда. Не так уж часто, но бывает, когда мне нужно обновить себя.

Её слова были верны. Он чувствовал это уже несколько минут. Это было ощущение не тепла, не холода… но чего-то еще. И это было… ощущение полноты жизни. Он чувствовал, как рассыпается короткая жизнь, полная смертоносных уроков, как будто он не был тем, кем его научили быть. Но тогда — кто он?

— Я — солдат, — прошептал он.

— Нет, — сказала она. — Это лишь твое программирование.

Он выпрямился.

— Я — клон-брат могучего воина.

— Нет. — В голосе Шиики не было никакой насмешки. Была какая-то другая эмоция, названия которой он не знал. — Это просто твое тело, твоя генетика. Мы больше, чем это. Ты — не твои «братья», и они — не ты.

Зрение Джанготата замутилось, и он потер глаза рукой. Он был ошеломлен, увидев на пальцах влагу. Он не помнил, чтобы когда-либо проливал слезы. Он знал, какие они, но никогда не видел своих собственных. И если он смог сделать одну вещь, которую никогда не делал… возможно, будут и другие?

Что это за место? Одной его половине захотелось убежать как можно быстрее. А другой хотелось прилечь здесь и купаться в свете угрей до конца своих дней.

— Что ты чувствуешь?

Он снова закрыл глаза. Странное покалывание, как будто от онемения, охватило его и словно вознесло над самим собой. Он слышал, что говорит, но не понимал слов, и понял, что он, вполне возможно, вообще никогда не знал себя по-настоящему.

— Что я чувствую? — спросил он. Его голос задрожал от эмоций. — Что ты со мной сделала? Я чувствую всё. Всё, чего я никогда не знал, чего мне не хватало. — Она взяла его руку. Её пальцы были маленькими, и теплыми, и прохладными. — Я… вижу себя, снова в младенчестве и до самой старости.

Это было верно.

Ребенок.

Младенец, плавающий в бутыли, дитя бесконечной ночи.

Его тело, растерзанное войной, умирающее, боевой огонь всё ещё горит в его глазах.

Затем другое тело — взрослого Джанготата, изношенное и разрушенное не войной, но временем — временем, которого у него никогда не было. Морщинистый Джанготат с потускневшими глазами, но улыбающийся, окруженный…

— Да?

На секунду он увидел детей, которым никогда не даст жизнь, внуков, которых никогда не возьмет на руки, и внезапное мучительное ощущение, что он на неверном пути, было так опустошительно, что он почувствовал, что сейчас разорвется. Как будто всё, что он испытал на Цестусе, пробудило в нём какую-то глубокую и непобедимую генетическую память. Память о том, какой должна быть его жизнь. Могла быть, будь он ребенком любви, а не войны. Он видел тех детей, но теперь в их глазах он почерпнул силу, чтобы вернуться к собственному младенчеству, к…

Джанготат упал на колени. Слезы, которые он всю жизнь подавлял, хлынули снова.

— Это неправильно, — шептал он. — Всё неправильно. — Он взглянул на неё пустыми глазами. — Я никогда не слышал сердца моей матери. Никогда не чувствовал её эмоций, когда спал в безопасности у неё под сердцем.

— Нет, — мягко сказала Шиика.