Обманщик

Поезд отходит завтра в шесть вечера. Герц уже позвонил доктору Артуру Уиттекеру, предупредил, что приедет с секретарем. Артур Уиттекер обещал забронировать две комнаты в университетском гостевом доме. Говорил он учтиво и дружелюбно, однако не без сарказма. Спросил: «Чем ваше исследование человека отличается от психоанализа?»

И Герц ответил: «Психоанализ знает ответ заранее. Мы же сначала ищем ответы».

«Мистер Вейскатц сгорает от нетерпения. Ждет не дождется вашего приезда», – сказал Артур Уиттекер.

Герц Минскер уже знал, с какими препятствиями столкнется в этом университете, расположенном посреди американских прерий. Он встречал противодействие и недоверие всюду, куда ни приезжал, – в Варшаве, в Париже, в Лондоне, в Берне, в Нью-Йорке. Никому не мог потрафить – ни клерикалам, ни радикалам, ни философам, ни психологам, ни христианам, ни евреям, ни сионистам, ни коммунистам. Мирьям и та уже подшучивала над его «исследованием человека».

Но если ты десятилетиями одержим одной идеей, это не может быть простой случайностью. Несмотря на миллионы книг по философии, психологии, социологии и литературе, человечество остается загадкой. Его поведение так и не подвергли тщательному исследованию – все его войны, национализм, революции, религии, несчетные установления, законы и запреты. О лошадях и курах известно куда больше, чем о людях. Психоанализ заменил скамью кушеткой. И в лучшем случае может поставить диагноз. Но не обеспечить лечение. Герц – яркий тому пример. Нет такого удовольствия, что бы решило его проблемы. Ему в жизни необходимо напряжение. Он должен испытывать кризисы. Заводить любовные романы. Гоняться за женщинами, как охотник гоняется за добычей. Каждый день должен приносить новые игры, новые драмы, новые трагедии и комедии, иначе он погибнет от духовной цинги.

И сейчас, расхаживая по комнате и наблюдая за сборами Мирьям, он рвался к Минне и к другим женщинам, живым и мертвым. Жаждал бегать, скакать, кричать. Его переполняли страх смерти и жаркая тоска по высшим силам. Он хотел изучать физику, химию и математику. Хотел гармонии с Богом и Божественным Присутствием, но сожалел, что не сумел порадовать себя той польской девушкой, что убирала тарелки в кафетерии.

Сумасшедший? Он себя с ума не сводил. Это передалось ему с хромосомами. Такие потребности одолевали его еще в хедере, когда он был мальчишкой.

И разве Герц один такой? Буря, свирепствовавшая в нем, терзала каждого.

Но что здесь можно поделать практически? Как донести все это до профессоров на Среднем Западе? Он недостаточно владеет английским, чтобы в полной мере объяснить им, чего он хочет. Да и как воспримут все это декан и ректор? Впрочем, вообще-то Герц едет не к ним, а к Бернарду Вейскатцу.

Герц рассмеялся, и Мирьям посмотрела на него:

– Над чем вы смеетесь?

– Они намерены предоставить кафедру… да, кафедру. Предоставляют кафедры в университетах, будто койки в больницах.

– А что им предоставлять? Ванну?

– Казино, где играют с душами.

– Не хочу вас разочаровывать, Герц, но все кончится ничем, – сказала Мирьям. – В этом мире не найти того, что вы ищете.

– Тогда нам надо перебраться в другой мир.

– Для этого в Блэк-Ривер ехать незачем.

– Ну, мы все-таки туда съездим. Поездка сама по себе необходима. Глаз устает от созерцания одного и того же. Мы увидим новые лица. Отчего хасиды ездили на праздники к цадику? Человеку необходимо обновлять свою веру. Вторая ночь праздника у моего отца заключала в себе все небесные радости.

– Тамошним людям не быть хасидами.

– Почему? У них те же нужды, что и у нас. У них два средства исцеления – убийство и пьянство, – но это средства домашние.

– Мне терять уже нечего. Я хочу быть с вами. Слушайте, я и сама не знала, что у меня столько одежды. В Нью-Йорке только и знай покупаешь новые тряпки. Не могу я тащить все это с собой.

– Тогда выбросьте. Одежда – всего лишь оковы.

– И все же вы отдаете свои оковы в чистку.

Зазвонил телефон, но Мирьям предостерегающе приложила палец к губам. Наверняка ведь либо Бесси, либо Броня. Герц навострил уши, будто мог по звонку определить, кто на другом конце линии. Он прекрасно понимал, что опять обманывает себя, но ведь невозможно оставаться в Нью-Йорке и жить на щедроты Морриса Калишера, тем более что Моррис с ним порвал.

После разговора с Артуром Уиттекером Герц осознал, как нелегко будет донести до этих простодушных людей, до этих протестантских миснагидов[43], что он ищет, однако в глубине души был уверен, что мистер Вейскатц выслушает его. Этому человеку, без сомнения, надоел маленький городишко. К тому же у него, вероятно, старая жена. Герц давно пришел к выводу, что чувственные удовольствия не для молодых. Они неофиты и дилетанты во всех смыслах слова.