Обманщица

Сегодня, идя седой дорогой на работу, оглядела округу. Одинаковые серые избы. От каждой крыши одинаковыми серыми столбиками восходит дым в серое низкое небо, где видна утренняя луна, скромная, выцветшая, уставшая после ночи. Я больше не сердилась на неё. Хорошо жить, – неожиданно сказала шёпотом. На дороге стая воробьёв расклёвывала навоз. Лошадь в инее у ресторана, с которого сегодня почему-то сняли часы с московским временем. Не столько ресторан, сколько станция. Собака, дрожа, смотрит жалобно, чёрная шёрстка осыпана снегом. На всю высоту и ширину пространства уже знакомый голос составительницы поездов:

– Станция Шатунская, седьмой – к локомотиву на второй путь! Станция Шатунская!

Дом, где я живу, стоит не на самом краю улицы. Край дальше, он пропадает в сумраке ёлок, часто натыканных в непробиваемые и не пробитые ни санями, ни лыжами сугробы. Су-гробы. Супротивные гробы. Настоящие гробы под землёй.

Я очень-очень нервная. Тяжёлые утра с гулом в голове от бессонницы, от писания по ночам. И весь день не могу избавиться от сверхчувствительности, доводящей до мучительных, патологических отношений с людьми. Мне, словно бы нестерпимы «очень хорошие отношения». Мало мне, если человек повёрнут ко мне положительной стороной. Зачем-то надо мне видеть людей в подлостях. Какой-то голос нашёптывает мне, что у всех есть свои лазейки, ходы и закоулки. Но, по-моему, ещё несносней те человечки, что просты, как огурцы. Сколько бы ни притворялись они сложными, очевидно: сверху обтекаемы, внутри – одни глупые семечки. Но, скорей всего, люди тут не при чём. Просто, сама я – невротичка, недовольная собой. Отлично понимая, до чего ничтожным людям выкладываю себя, продолжаю рассыпать перед ними жемчуг, ну, и они, конечно, рады повозвышаться надо мною. Беззащитность у меня полная.

Вот пример очередного бисера: «Я – такая плохая мать, ведь в Сверединске у меня ребёночек остался» «Что же вы оставили ребёночка? Без ребёночка женщина – не женщина». И тому подобное. Даже и записывать противно этот недавний (уже не первый в таком же духе) разговор с Бякишевой Марией Семафоровной.

«Батя мой был причудник: имя своё Семён заменил на имя Семафор. Водил он нашей веткой поезда, когда на станции было всего два пути». За эту фразу я ей купила шоколадку «Алёнка» в станционном буфете, что уж зря. Тётка оборзела от культа личности: жена начальника. Она и сама тут начальница немаленькая: директор главного и единственного тут универмага. Да, ко мне люди поворачиваются дурными сторонами, не понимая, что я сама верчу ими. Только вот обратный ход (жаль) невозможен.

Розовые снега. Небо голубое. Две полосы: розовая и голубая. Большие комья снега, будто приготовленные для лепки. Но снег всё прибывает. Солнце попадает в снежинки, загораясь в каждой. Блёстки падают, но не театрально-грубые, металлические, а естественно-живые. Сонно, густо тихо, безмятежно. Деревня летнего зенита. На лето похожа сейчас зима чем-то неуловимым, устоявшимся. Зенит зимы. Дни стали длиннее. Ранним утром лежат на снегах фиолетовые яркие тени. Вечером на закате спектр красок ближе к тёплым. Ночью небо звенит от звёзд.

Жить хочется космически-широко, черпая радости млечным ковшом. Познавать хочется волшебство жизни. Взбираться хочется на её волшебные горы, где можно спать в мешке на морозе… А потом нестись на лыжах… А, с другой стороны, много ли человеку надо? Постель, еду, собеседника, любимое дело… Читая книги, в частности, «Вильгельма Мейстера», подумала, что продлился сознательный период человеческой жизни. Мы рано покидаем добрый край детства, где детишки в старину пребывали значительно дольше. Ныне детство коротко. Человечек, будто уже взрослый, открыт социальным ветрам. Ещё не осознавая их, не успев приобрести свойства флюгера. Его пока слабая душа не служит ему защитой. Укоротилось вызревание души. Моя дочь Татьяна, как же я плачу, как рыдаю по тебе…

Нет никаких талантов, есть только желание. Но, может быть, желание это просто синоним таланта? Сколько же надо всего прочесть и запомнить! Боже мой! Не хватает времени. Мне бы хотелось фотографировать мозгом.