– У нас всю дачу кверху дном перевернули, – вздохнула Евгения, – может, «люберы», а может, черновики искали.
– Как же они проникли?
– Просверлили замки. Двери металлические, но их вскрыли.
Клотильда прищурилась и, поедая любимую пищу, сказала:
– А вы, Пригоровские, отдайте бумажки эти в Институт Мировой Литературы, ну, в это ИМЛИ, в архив. Действительно, нехорошо получается: Саша писал-писал, а вы держите.
Как же захотелось Женюрке, смелой и не слабенькой, – очень даже мощной, бывшей спортсменке, – двинуть в эту обсахаренную хрюшку… Ушла, так сказать, ни с чем. Как это ни с чем?! А чёрный ход? Был чёрный ход в этом чёрном-чёрном детективе.
После её ухода Клотильда Сидоровна поникла в раздумье и вдруг, покручивая колёсиками, выехала на кухню, зарулила в тёмный угол, где потолок мансардовым наклоном упирается в пол, подёргала шкаф. Сегодня, как никогда, ей захотелось проверить ценный сундучок. Задумалась, закручинилась несколько тревожно и не услышала, как в дверь со стороны парадного кто-то проник и стоял, затаясь в непосредственной близости. Да ведь она дверь за Женюркой не заперла, та ушла резко, зло, глаза блестели, но взгляд был твёрдым. Здорово она ей врезала: «Отдайте бумаги в архив!»
– Кло-душка, вы здесь? Спите? – услышала необыкновенно приятный баритон Люциферова и страх отпустил.
Впервые, когда он навязался, она его надула! Представился широкововедом, показал какие-то членские билеты красненькие, ещё союзного образца, и, конечно, сразу приступил:
– У вас есть какие-нибудь бумаги, что-нибудь Александра Емельяновича, ведь Иван Иваныч был его самым задушевным другом! – глаза Люциферова несколько фосфорически вспыхивали, будто и сам он чей-то «задушевный друг».
– Конечно! Сейчас я вам всё-всё покажу!
Она отчалила на своём «ландо», покатила по квартире, которая была, в общем, небольшой, но добротной. Эту квартиру, кстати, Широков для неё выхлопотал, для них с Асечкой, которая умерла, бедная-бедная доченька… Клотильда быстро выложила на пыльный бархат скатерти семейный альбом, открыла: вот!
– Мы все вместе: Ваня (знаете, мой муж Иван Мурашов, прекрасный чудный писатель, погиб на войне), Саша, а это я в шляпке «триктрак», но тогда было модно… А вот «Волжский брег», видите, надпись рукой самого Александра: «Милым Ванечке и Клотильдочке от меня, великого». Такой был шутник! Бывало, выпьют они с Ванюшей, и давай шутить! Закопёрщиком был, конечно, Александр. Он был всегда заводилой…– И – всё?! – спросил раздосадованно прекрасный баритон.
– Нет, почему же, нет! Вот ещё, другое издание «Брега», и тоже надпись, уже мне лично (Ванечка не вернулся с войны, а война закончилась): «Дорогой Клотильде от названного брата. Александр». Вот теперь всё.
У Люциферова оказались абсолютно разными глаза, причём один смотрел на Клотильду, а другой, кажется, глядел в окно гостиной прямо на выступ стены. За ней и расположена лестница чёрного хода, о которой он, конечно, не знал. Вот тогда-то он и сказал, что черновики эти стоят пятьдесят тысяч долларов. Клотильда и до него уже слышала нечто подобное о ценах на такие вещи, но впервые цифирь прозвучала в этих стенах.