Обманутые иллюзии

- У меня сегодня просто нет времени этим заниматься.

- А я, знаешь ли, совсем не это имел в виду.

- У меня есть право на свою частную жизнь, Люк. Дай мне адрес, и я приеду туда завтра утром. Чтобы репетировать.

- Хорошо, - он опустил руку. - Будем играть по твоим правилам. Пока. Еще кое-что я хотел тебе сказать перед уходом.

- Что именно?

- Дай мне повидаться с Максом, - он начал терять терпение, увидев, как она заколебалась. - Черт тебя возьми, терзай меня сколько хочешь, только не наказывай так жестоко!

- А ты ведь совсем меня не знаешь, - устало произнесла она, после чего повернулась и пошла к двери. - Я отведу тебя к нему.

* * *

Он знал, что это будет удручающее зрелище. Люк собрал все вырезки из газет, где рассказывалось о состоянии Макса и прочитал все, что только мог найти о болезни Альцгеймера. Он считал себя готовым увидеть все физические перемены, которые произошли с Максом, а также готовым к своему эмоциональному восприятию.

Но не мог представить себе, насколько тяжело ему будет увидеть Макса, этого кумира его детских лет, таким высохшим, старым и разбитым болезнью. Он провел час в комнате, где играла музыка Моцарта. Он говорил без остановки, хотя и не получал никакого ответа, и все время смотрел на лицо Макса, пытаясь увидеть на нем хоть какой-нибудь признак того, что старик узнает его.

Он вышел только тогда, когда вошла Лили и мягко сообщила ему, что Максу надо делать упражнения.

- Я еще приду, - Люк положил свою руку на руку Макса и почувствовал в ней слабый пульс. - Я хотел бы показать тебе пару новых трюков.

- Надо заниматься, - сказал Макс, уставившись на крепкую, узкую руку Люка. - Хорошие руки. Надо заниматься, - он внезапно улыбнулся. - У тебя есть потенциал.

- Я еще приду, - повторил Люк и, не видя ничего перед собой, направился к двери. В передней он увидел Роксану. Она стояла у окна и смотрела на улицу.

- Мне очень жаль, Рокси. - Когда он встал за ее спиной, взял ее за талию, она не возражала, и даже прижалась к нему.

- Здесь никто не виноват. Хотя я поначалу обвиняла врачей, судьбу, Бога, даже тебя за то, что тебя не было рядом, - когда он поцеловал ее в макушку, она зажмурилась. Но, открыв глаза, она поняла, что они сухие. - Он просто ушел туда, где он должен быть. Вот так я с этим и смирилась. Боли он не чувствует, хотя иногда мне кажется, что есть какая-то глубинная боль, которую я не замечаю. Но я знаю, что нам повезло, что мы можем держать его дома, рядом с нами до окончательного ухода.

- Я не хочу терять его.

- Знаю, - она чувствовала понимание и не могла не потянуться к нему. Она положила руку на руку Люка, лежавшую на ее плече. Их пальцы сомкнулись. Там, где речь шла о Максе, она была податлива без всяких ограничений. - Люк, я хочу ввести правила, и не для того, чтобы наказать тебя. Я хочу, чтобы ты виделся с Максом как можно чаще. Я знаю, что это тяжело, больно, но я должна быть убеждена в том, что это помогает ему. Ты был и есть - часть его жизни, притом немалая.

- Мне не нужно рассказывать тебе о своих чувствах к нему и о том, что я сделал бы для него, если бы мог.

- Нет, нет, не надо ничего делать, - она тяжело вздохнула. - Просто давай мне знать, когда ты к нему идешь. Приходы без предупреждения нарушают его режим.

- Бога ради, Роксана, о чем разговор.

- Есть на то причины, - она повернулась, приняв решительную позу. - Не буду вдаваться в подробности. Я просто хочу определить границы дозволенного. Ты здесь желанный гость. Максу хотелось бы, чтобы ты был им. Но на моих условиях.

- Значит, мне надо предварительно договариваться?

- Именно. Самое лучшее время - утро, как сегодня. Где-нибудь между девятью и одиннадцатью, - в это время Натаниель находится в подготовительном классе. - Тогда мы сможем назначать репетиции на вторую половину дня.

- Хорошо, - он пошел к двери. - Составляй для меня это проклятое расписание.

Роксана услышала, как громко захлопнулась входная дверь. Этот знакомый звук едва не заставил ее улыбнуться.

29

Впервые в жизни Роксана столкнулась с неодобрением к себе со стороны других членов семьи. Они не говорили, что она неправа, не читали нотаций, не давали ненужных советов, не скрывали улыбок и не чурались общения с ней.

Уж лучше было бы все это, думала она, чем шепот, который она слышала, когда входила в комнату, а также долгие жалостливые взгляды, которыми домашние провожали ее. Они ничего не понимали. Она могла сказать себе это и простить их - или почти простить. Никто из них никогда не ждал ребенка, будучи брошенным и одиноким. Впрочем, не совсем уж и одиноким, поправила она себя, подпирая ладонью подбородок и наблюдая за тем, как Натаниель играет во дворе с машинками. У нее были семья, дом и всяческая поддержка.