Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений

— Ну ладно, хватит тебе врать. Опохмелился и иди домой. В этакую рань меня поднял. Так, значит, великая компания затевается? Говорить нечего, хороши люди подбираются. И Дикой Мичман, и Ивашкин Рваные Ноздри у вас тоже в компанионах? Вы бы еще из соляного острога себе людей взяли — распопу Родиона да старца печерского Имайю, грека Ариона — соглядатая, жаль только, что годами они древни. Всех татей и пьяниц Шелехов себе берет, прямо из кандалов да в матросские кафтаны канифасные обрядит… Кондратия-самозванца еще приласкайте! Неблагодарен твой Шелехов; у меня он поднимался, а теперь я же в мизинные персты зачислен. — Оконишников заметался у изразцовой печки, придерживая финифтяный крест на груди.

— Не коли ты мне, хозяин, глаз Диким Мичманом! Коломб в цепях ходил, наш россиянин Гвоздев Михайло Спиридоныч — царство ему небесное — тот, что первый Аляксу увидел, — в Тобольске по ложному извету с колодниками в тюрьме сидел, Соймонову ноздри палач рвал. А Дикой Мичман, хоть человек убогий, поболе нас с тобой знает. Он из книг аглицких да юрналов всю мудрость морскую познал. И мичман сей для нас — человек необходимый… Ну, с тобой, хозяин, спорить — два штофа выпить надо.

Мухоплёв поднялся с китового позвонка. Оконишников с опаской поглядел на него. Ну и детина, ну и дал бог силы и здоровья выпивохе сему! В плечах косая сажень, ручищи — что весла на байдаре, глазища светлые навыкате — чисто морская корова, которую еще не столь давно россияне у Командорских островов видели. Задевать Мухоплёва нельзя: если взойдет в сердце, то весь дом по бревнышкам разнесет! Вот такому-то в самый раз дикарей на Филипповых островах оглоблей крестить… И Оконишников решил начатый спор покончить миром и лаской.

— Ты бы еще, Саввушка, выпил. Я тебе еще чарку поднесу, — сказал Оконишников.

— Это можно, — рявкнул Мухоплёв, принимая из рук хозяина стакан. — А за что выпить-то? — спросил он с лукавством.

— Уж за что ты сам хочешь, Саввушка, — залебезил купец.

— Чара сия, — возгласил мореход, — мною пьется за господина Шелехова, за вояжи новые в водах дальних… За прелестные Филипповы острова, кои я из Охотска провижу!

Скрепя сердце, кивал головой купец, слушая эту здравицу. Пошел к дверям Мухоплёв, да вдруг остановился на пороге, ручищу протянул, отставил перст мизинный и без слов им пошевелил несколько раз. Понимай, мол, как знаешь сам. И далеко по Охотску, по тишине утренней, пронеслась мореходова песня:

Кто румб презирает, каким течет море,

Тот нечаянно терпит зело на мелях горе!..

Глава вторая

Охотские купцы про Шелехова невесть что говорили. Ходил прежде всего слух, что он от солдатчины укрылся и для этого и в Сибирь пришел из Курска.

Правда только в том, что курские соловьиные сады были Шелехову родными. Родился он в 1747 году в Рыльске, от Курска к западу отстоящем на сто шестнадцать верст. К югу от Рыльска — Путивль, на север — Севск. В те поры Рыльск был причислен к Севской провинции Белгородской губернии и уездным городом даже еще и не считался. Стоял Рыльск при реке Рыло, впадающей в Зейм, и еще две мелкие речки с чистой водой — Волынка и Амон — пробегали по древнему городу. Говорили, что Рыльск под именем Рылеска существовал еще в IX веке и жили в нем славяне — северяне. Не они ли насыпали семьдесят курганов вокруг города и возвели валы древней крепости? И те валы видны на Сионской горе, что украшает Рыльск подобно каменному собору, возведенному еще Шемякой. В летописях Рыльск впервые помянут под 1152 годом. Много о древней жизни могли бы рассказать архивы Рыльска, да они погибли во время опустошительного пожара 1720 года. Был Рыльск богат и славен. Об этом можно судить хотя бы по городскому гербу. Щит герба — золотой, а на нем — отрезанная кабанья голова; глаза и язык у ней червленые, а клыки — серебряные. Вверху щита — башенная корона серебряная о трех зубцах, а за щитом скрещены два золотых молота. Золото — знак богатства, великодушия, справедливости, а молоты в гербах были знаками городов промышленных. В Рыльске испокон веков добывали известь, лили колокола, торговали хлебом, пенькой, медом, а главное — косами. Славился город еще и своими «медовыми» банями, зелеными садами и черной плодородной землей.

Лучшая часть города пошла к берегу Зейма, здесь пролегла и главная улица — Глуховская. В Рыльске — в шелесте садов, в соловьином пенье, в дыханье медовом воскобойных заводов — и рос молодой Шелехов. Считают, что он происходил из небогатых мещан, но в одном из шелеховских архивов записано, что мать Шелехова была будто бы рыльской помещицей. Дом, где родился Шелехов, выходил на главную, Глуховскую улицу.