Неприязнь между Гапой и Софьей мне известна. Сам поддерживаю. Раздражение от обманутых женских надежд - тоже понятно. Но здесь звучат и другие эмоции. Тревога? За себя? За меня?
Пришлось вернуть Гапу, расспросить о делах-подробностях, снять с неё платок... и всё остальное. И вообще: Гапа действует на меня возбуждающе. В некоторых местах. Потому что во всех других - умиротворяюще, умиляюще, обнадёживающе и радующе. Пока она улыбается - хочется жить. Во всём многообразии значений этого слова.
Позже, накинув уже платье, она, не глядя в мою сторону, произнесла:
-- Ваня... ты поберегись. Эта... полонянка бывшая - змея подколодная. Ты её на груди пригрел, а она в любой миг укусить может. Теперь они удвух жалить начнут. Ведь обойдут, очаруют да одурманят! Козликом блеющим прыгать будешь. Эх, мужики, мужики...
Что напрягло - Гапа знала, что баба с девкой ходили в баню перед возвращением Воеводы.
Что порадовало - даже Агафья, которой по должности положено знать всё о всех, на моём подворье обретающихся, не знала истинной истории Софьи и Ростиславы.
Софью я притащил во Всеволжск сам. Её считали служанкой из богатого дома в Кучково. Захваченная московскими литовцами при уничтожении городка полонянка, выкуплена мною у поганых задёшево по моему, истинно христианскому, человеколюбию и для дорожных хлопот в одиночном сплаве по Оке.
Софочка легенду поддерживала, опасаясь засветиться перед Боголюбским, пришедшие позже с Кастусем и Елицей "московские литвины" - подтверждали.
Но как можно тайно для моих ближников притащить в город Ростиславу? Княгиню?! Пусть - вдову, пусть - из далёкого маленького княжества. Всё равно, такие особы - по одному не ходят даже в сортир. За полторы тыщи вёрст... скрытно от моих служб...
У меня - не гос.безопасность, а сетка рыбацкая - одни дырки.
Утром, качая спину в своём физ.амбаре, вытаскивая и роняя привязанные в тренажёре колоды, я нашёл время спокойно, равномерно продумать сложившуюся ситуацию. И прикинуть некоторые возможные продолжения.
Интрига выглядит очевидной. После того как она сработала и есть время подумать, объяснить уже случившееся.
Софью гложут две страсти: страх, что я выдам её Андрею.
Что он с ней сделает? - Я думаю, что ничего особенного. Посадит в тёмный холодный сырой поруб. До скончания века. Который (её век) кончится, вероятно, ближайшей зимой. Воспаление лёгких в эту эпоху не менее эффективно, чем палаческая секира.
Но ей представляются пытки и муки адовы. Я, в рамках моих представлений о Боголюбском, никаких гарантий дать не могу, она его куда глубже понимает. Может, и права.
Она ищет способ рассорить меня с князем, сделать наши отношения враждебными. Тогда любая его просьба не будет мною выполнена. Можно будет опасаться только меня. А со мной - надеется справиться. Обойти, задурить, глаза отвести, "оседлать"...
Это вторая её страсть: власть. Власть над людьми. Не над землями, полками, имениями, финансовыми потоками... - над конкретными, видимыми ею персонами. Не над толпами трудно различимых смердов и холопов, а над социально и визуально близкими. "Нагнуть" ближнего боярина - удовольствие. Заставить какого-нибудь посадника или воеводу плясать под свою дудку - радость.
Нет, "наука страсти нежной" не была для неё "кином". В смысле: "важнейшим из искусств". Да и не "из млада" присутствовало в ней страсть к "науке кукловода". Не родительский дом был причиной её стремлений, но дом мужа и свёкра -- убийцы её отца. Та атмосфера, в которой она росла и взрослела в княжеской семье. То непрерывное давление противоборствующих партий, использующих её для достижения своих, достаточно примитивных, "подлых" целей. Тот цинизм, обман, лживость, с которым она сталкивалась в лице людей внешне уважаемых, почтенных, боголюбивых - заставляли её делать внутренний выбор. Годами. Сотни раз.
"Повторение - мать учения". Она - выучилась.
"Так - можно. Потому что - нужно". Она - усвоила.
В этом кубле Боголюбский, с его понятием о чести, с личной поразительной храбростью, с готовностью подставлять свою - не только чужую - голову, с умением воевать и, при том, со стремлением к миру, с последовательным, пусть и кровавым, насаждением порядка, закона, православия, культа Богородицы, по сравнению с Долгоруким, например, который просто хотел сесть Великим Князем, а пока пребывал в праздности, "любил мягких женщин и сладкое вино", выглядел "рыцарем света".
У неё перед глазами было два примера - отец и сын, свёкор и муж. И она выбрала. Третье. Своё.
"С волками жить - по волчьи выть" - русская народная...
Или оставаться глупой дурочкой, детородной машиной, послушной игрушкой в руках братьев, или самой научиться играть, управлять этими "пупками земли Русской".
Окружающие сами, последовательно, многократно разрушали её уважение к ним.
-- Старше? Знатнее? Славнее? - А всё то же дерьмо скользкое.