Обмасонивание

— Руди, твоя недоверчивость меня оскорбляет! Я — главный советник по строительству всей Саксонии. Ты меня понимаешь?

— Однако… Это меняет дело… И зачем тебе было это представление? Кстати, как ты это сделал?

— Сие — тайна великая еси. «Сокровенное знание». Не приставай. Старика я заберу с собой — тут у меня нет инструментов. Ты — остаёшься на хозяйстве. Поработаем, брат масон?

Они обменялись рукопожатиями и вернулись в зал.

Великого Магистра служители, подняв как бревно на плечи, отнесли в его покои. Где помыли, переодели и, на другой день, погрузили в барку, на которой Фридрих Кельнерман отправился в свой новый саксонский дом. Снять камень с ног старца удалось, но пережитое потрясение привело к тому, что ноги его отказали уже сами по себе. Впрочем, в выделенных ему комнатах он получал пристойный уход, слуги, временами, выносили его на солнышко. А мальчишки-писари старательно записывали бесконечные воспоминания о долгой и многотрудной жизни Великого Магистра.

Следствие одного из таких рассказов проявилось однажды в архиепископском дворце в Бремене в виде пропылённого монаха на взмыленном осле.

— Ваше Преосвященство, Ваше Преподобное Превосходительство! Всё пропало! Всех поймали!

Из рассказа монаха стало известно, что доверенный слуга герцога Саксонского Генриха Льва, давно уже работавший на епископа, был схвачен во время подслушивания в тайном ходе возле герцогской спальни. Никто, кроме этого слуги, не знал о ходе. Однако его поймали, допросили, используя какие-то невиданные пытки, привезённые с Востока. И, переходя от одного члена агентурной сети к другому, выявили и уничтожили почти всех осведомителей Бремена.

Бременско-Гамбургская епархия в эту эпоху является самым мощным центром миссионерства в северном и восточном направлении. Первый епископ Риги был, например, племянником очередного епископа Бременского.

Обидевшийся на успех службы безопасности высокородного соседа, епископ вовсе не оставил, но наоборот — усилил свои козни. И был, вскоре, обнаружен в своей спальне зарезанным своей любовницей. Которая свершив сиё злодеяние, тут же заколола сама себя. Что однозначно подтверждал кинжал, воткнутый в её сердце и удерживаемый её, уже хладной, рукой.