Обнаров

Вода продолжала прибывать. Он закрыл кран, взял в руки опасную бритву и, не раздумывая, хладнокровно полоснул по запястью левой руки. Вода в этом месте тут же стала алой, алое пятно расползалось, ширилось, росло. Не выпуская бритвы, он взял бутылку и сделал несколько жадных глотков. Потом он попытался перехватить бритву левой рукой, но пальцы, вероятно, из-за поврежденных сухожилий, почти не слушались. Тогда он зажал бритву коленями и вскользь ударил по ней правым запястьем. Пошла кровь. Он опустил руки под воду, откинул голову на резиновую подушечку. Запястья чуть-чуть пощипывало, незаметно подкралась слабость, легонько закружилась голова, стало сухо во рту, ком тошноты застрял в горле.

– Вот и хорошо, – вслух сказал он. – Как ты, Наташка, сказала? «Время лечит»? Правильно. Потерпи, Таечка, родная моя. Еще минут пятнадцать…

Обнаров закрыл глаза. Слабость и апатия нарастали. Вдруг так отчетливо, точно наяву, он увидел лицо жены. Глаза смотрели строго, с молчаливым укором.

«Не гони меня!» – хотел крикнуть он.

Но из уст вырвался всего лишь шепот. Он потянул к ней руку, он открыл глаза, сделал над собою усилие, чтобы разобрать исчезающие черты ее лица.

– Прости меня. Умоляю, Таечка, прости меня…Там, в деревенском доме… Я бы не пустил тебя к волкам. Ни за что на свете!

Сил не было совершенно. Он закрыл глаза и провалился в какую-то вязкую серую вату, где не было никого и ничего, и времени тоже не было.

Резкая боль в позвоночнике заставила его вздрогнуть. Перед глазами все дрожало и множилось. Тело шевелилось как-то само собой. Потом спине стало жестко и холодно. Женский надрывный голос бился в виски, но шел нечетко, эхом, так что слов было не разобрать. Руки до локтей нещадно ломило, точно их сдавили огромными тисками. Чтобы спрятаться, защититься от боли, он закрыл глаза. Тут же чьи-то руки приподняли его голову, несколько раз тряхнули и стали бить по щекам. Это были неласковые, чужие руки. В них не было любви.

– Дайте умереть… – прошептал он этим рукам и потерял сознание.

Сдержанный стук. Распахнутая дверь. Уверенное:

– Разрешите, Олег Ефимович?

Севастьянов поднял голову от разложенных на столе бумаг.

– Входи, Петр Миронович. Присаживайся. Что делать будем? Чем заменим спектакли Обнарова?

Симонец сел напротив худрука, как-то по-павлиньи дернул головой, расправил перья и тоном, не допускающим возражений, сказал:

– Так, тут все ясно, Олег Ефимович. Гнать надо Обнарова за прогулы, к чертовой матери! Вводить замену ему надо. А его спектакли в репертуаре двух ближайших месяцев заменят «Король Лир» и «Чайка». А что вы на меня так смотрите? Больше нечем!

Севастьянов бросил на стол ручку, откинулся в кресле и сложил руки на животе.

– Эк ты! «Гнать»… На него же народ как одержимый прёт. Как кино в прокат выйдет, все «живьем» посмотреть хотят. Идут, точно в зоопарк, на редкого зверька. Ты же, Петр Миронович, считать умеешь, знаешь, что за последние лет шесть на Обнарова аншлаги, он нам самую хорошую кассу делает. А ты – «гнать»…

Симонец поерзал на стуле.

– Нельзя так относиться к театру. За два последних месяца шесть отмен!

– Так не потому же, что пьет или в кино снимается. У человека жена серьезно больна…

Он вздохнул и добавил:

– Была…

– Я так понимаю, вы Обнарова защищаете, Олег Ефимович?

Севастьянов не любил прямых вопросов, и деления жизненных ситуаций строго на черное и белое он тоже не любил. Так что Севастьянов придавил тяжелой ладонью лежавшие перед ним бумаги и сказал:

– Полно тебе, Петр Миронович, счеты с Обнаровым сводить. Прямо как маленький!

– Нет, я…

– Оставлю я Обнарова в театре. Пока я еще тут главный! – с нажимом произнес он. – А если бы ты мне

перед выходом на сцену стал нервы портить, с под…боном, как ты умеешь, я бы тебя точно пристрелил. И Обнаров был прав. Абсолютно!

– Ну, знаете, Олег Ефимович!

– Ты даже не извинился перед человеком. Я уже не говорю, что это еще и ведущий актер театра!

– За что извиняться-то?! Он едва не убил меня!

– Реквизитом? Побойся бога! Обнаров задницы наши прикрыл. В невероятно сложном физическом и психологическом состоянии он нашел в себе силы выйти на сцену и отыграть спектакль. Перед спектаклем пил обычный гранатовый сок. Ты облил его грязью в присутствии посторонних. Мало того – сейчас гаденько пришел ко мне сводить счеты. Противно, в самом деле!

– Не надо меня совестить, Олег Ефимович. Вы, понимаете ли, все с ног на голову!

– С совестью не получается. Тогда про деньги давай! Давай-ка о работе, Петр Миронович. Тут твоей головы не заменить. Считать ты умеешь. Как театру выйти с наименьшими потерями из создавшейся сложной ситуации? Обнаров в ближайшие полгода работать не сможет. Если тебя формальная сторона интересует, есть от него заявление о предоставлении отпуска по уходу за ребенком, – соврал Севастьянов. – Юридически имеет право. За что ж ты его гнать собрался?

– Да хотя бы за это заявление! Мать Тереза нашлась! Няньку не нанять!