Обойденные

Долинский рассказал свою почти детскую любовь к какой-то киевской кузине. Дора слушала его, не сводя глаз, и когда он окончил, вздохнула и спросила:

- Ну, а как вы любили на законном основании? Долинский рассказал ей в главных чертах и всю свою женатую жизнь.

- Какая гадость! - прошептала Даша и, вздохнув еще раз, спросила:

- Ну, а дальше что было?

- А дальше вы все знаете.

- Вы грустили?

- Да.

- Встретились с нами?

- Да.

- И счастливы?

- И счастлив.

Даша задумчиво покачала головкой.

- Что? - спросил ее Долинский.

- Так, ключ найден! - чуть слышно уронила Дора.- А как вы думаете,-начала она, помолчавши с минуту,- верно это так вообще, что хорошего нельзя не полюбить?

- Что хорошее? Есть польская пословица, что не то хорошо, что - хорошо, а то хорошо, что кому нравится.

- Я вам говорю, что хорошего нельзя не любить; ну, пожалуй, того, что нравится.

- К чему же вы это говорите?

- Ни к чему! К тому, что если встречается что-нибудь очень хорошее, так его возьмешь да и полюбишь, ну, понимаете, что ли?

- Да...

- Да, я думаю, что да.

Произошла пауза, в течение которой Даша все думала, глядя в небо, и потом сказала:

- Знаете что, Нестор Игнатьич? Мне кажется, что паши сравнения сердца с монетой никуда не годятся.

- Я это уж вам говорил.

- С чем же его сравнить?

- Много есть этих сравнений, и все они никуда не годятся.

- Ну, а, например, с чем можно еще сравнить сердце?

- С постоялым двором,- смеясь, отвечал Долинский.

- Гадко, а похоже, пожалуй.

- А, пожалуй, и непохоже,- отвечал Долинский.

- Один постоялец выедет, другому есть место.

- А другой раз и пустой двор простоит.

- Нет, и это не годится. Не верю я, не верю, чтобы можно было жить без привязанности.

- Бывает, однако.

- Вы помните эти немецкие, кажется, стихи...

- Какие?

- Ну, знаете, как это там: Юпитер посылал Меркурия отыскать никогда не любивших женщин?

- Я даже этого никогда не читал.

- То-то вот и есть; а я это читала.

- Что ж, Меркурий отыскал?

- Трех!

- Только-то?

- Да-с, и эти три, знаете, кто были? Три фурии! - протяжно произнесла Даша, подняв вверх пальчик.

- Ведь это только написано.

- Да, но я этому верю и очень боюсь этакого фуриозного сообщества.

- Вы с какой же это стати?

- А если Юпитеру после моей смерти вздумается еще раз послать Меркурия и он найдет уж четырех.

- Еще полюбите и как полюбите.

- Нет уж, кажется, поздно.

- Любить никогда не поздно.

- Вот за это вы умник! Люди жадны уж очень. Счастье не во времени. Можно быть немножко счастливым, и на всю жизнь довольно. Правда моя?

- Конечно, правда.

- Какое у нас образцовое согласие!

- Не о чем спорить, когда говорят правду.

- А ведь я бы могла очень сильно любить.

- Кто ж вам мешает? Разборчивы очень.

- Нет, совсем не то. По-моему любить, значит... любить, одним словом. Не героя, не рыцаря, а просто любить, кто по душе, кто по сердцу - кто не по хорошу мил, а по милу хорош.

- Ну-с, я опять спрошу: за чем же дело стало?

- А если "законы осуждают предмет моей любви"? - улыбаясь, продекламировала Даша.

- Но, кто - о, сердце! может противиться тебе? - отвечал Нестор Игнатьич, продолжая речитативом начатую Дашей песню.

- Помните, как это сказано у Лермонтова:

Но сердцу как ума не соблазнить?

И как любви стыда не победить?

Любовь для неба и земли - святыня,

И только для людей порок она!

То скотство, то трусость... бедное ты человечество! Бедный ты царь земли в своих вечных оковах!

- Вы сегодня, Дорушка, все возвышаетесь до пафоса, до поэзии.

- Нестор Игнатьич! Прошу не забываться! Я никогда не унижалась до прозы.

- Виноват.

- То-то.

Даша замолчала и, немного подождавши, сказала:

- Ну, смотрите, какие штучки наплетены на белом свете! Вот я сейчас бранила людей за трусость, которая им мешает взять свою, так сказать, долю радостей и счастья, а теперь сама вижу, что и я совсем неправа. Есть ведь такие положения, Нестор Игнатьич, перед которыми и храбрец струсит.

- Например, что ж это такое?

- А вот, например, сострадание, укор совести за чужое несчастье, за чужие слезы.

- Скажите-ка немножко пояснее.

- Да что ж тут яснее? Мало ли что случается! Ну, вдруг, положим, полюбишь человека, которого любит другая женщина, для которой потерять этого человека будет смерть... да что смерть! Не смерть, а мука, понимаете - мука с платком во рту. Что тогда делать?

- На это мудрено отвечать.

- Я думаю, один ответ: страдать.

- Да, если тот, кого вы полюбите, в свою очередь, не любит вас больше той женщины, которую он любил прежде.

- А если он меня любит больше?

- Так тогда какой же резон делать общее несчастье! Ведь если, положим, вы любите какое-нибудь А и это А взаимно любит вас, хотя оно там прежде любило какое-то Б. Ну-с, теперь, если вы знаете, что это А своего Б больше не любит, то зачем же вам отказываться от его любви и не любить его самой. Уж ведь все равно не отошлете его обратно, куда его не тянет. Простой расчет: пусть лучше двое любят друг друга, чем трое разойдутся.

Даша долго думала.

- В самом деле,- отвечала она,- в самом деле, это так. Как это странно! Люди называют безумством то, что даже можно по пальцам высчитать и доказать, что это разумно.