Обольсти меня на рассвете

Уин принимала его раз за разом, обхватив своими стройными ногами, уткнувшись лицом в его шею. Ей нравились те звуки, что он издавал, его тихое рычание, его тяжелое дыхание. Ей нравилась его мощь. Сила, с которой он обнимал ее, и сила, с которой он входил в нее. Нежно она погладила его спину и бока и покрыла поцелуями шею. Казалось, ее ласки напитывают его новой силой, движения его ускорились, глаза закрылись. И затем он толкнулся еще раз снизу вверх и задрожал всем телом, словно умирая.

— Уин, — застонал он, уткнувшись лицом в ее шею. — Уин. — И это слово из одного слога несло в себе больше веры и страсти, чем тысяча молитв.

Прошли минуты до того, как они нашли в себе силы говорить. Они лежали обнявшись, влажные от испарины, соединившись телами и не желая разъединяться.

Уин улыбнулась, почувствовав, как губы Меррипена скользнули по ее лицу. Прикоснувшись к ее подбородку, он нежно ущипнул ее.

— Не на пьедестал, — ворчливо сказал он.

— Хм? — Она пошевелилась, подняв руку к начинавшей покрываться щетиной щеке. — Что ты имеешь в виду?

— Ты сказала, что я возвел тебя на пьедестал, помнишь?

— Да.

— Так не было никогда. Я всегда носил тебя в своем сердце. Всегда. Я думал, что этого будет достаточно.

Тронутая его признанием, Уин нежно его поцеловала.

— Что произошло, Кев? Почему ты изменил свое решение?

Глава 18

Кев не собирался отвечать на ее вопрос раньше, чем позаботится о ней. Он встал с постели и пошел на кухню, где имелась плита и медный бак для воды, к которому были подведены трубы от топки, так что подвод горячей воды был постоянным. Набрав воды в таз, он принес его в спальню, прихватив с собой чистое полотенце.

Он остановился на пороге, любуясь Уин, которая лежала на боку, завернувшись в белую простыню, и волосы ее ниспадали на плечи потоками золота с серебром. Но что ему было всего приятнее, так это выражение расслабленного удовлетворения на ее лице с припухшими от поцелуев губами. То был образ, словно пришедший к нему из самой сокровенной мечты. Он не мог поверить, что видит ее наяву, лежащей в его постели в ожидании его.

Он намочил полотенце и развернул простыню, зачарованный ее красотой. Он хотел ее, невзирая ни на что, будь она девственницей или нет… но в глубине души испытывал глубокое удовлетворение от сознания того, что был у нее первым. Никто до него не прикасался к ней, никто не дарил ей наслаждения, за исключением…

— Уин, — сказал он, нахмурившись, прикладывая влажную горячую ткань к чувствительному месту между бедрами. — В клинике на тебе когда-нибудь было надето меньше, чем твой костюм для гимнастики? Я хочу сказать, Харроу когда-нибудь смотрел на тебя?

Лицо ее оставалось серьезным, но в голубых глазах сверкнули озорные искорки.

— Ты спрашиваешь меня, видел ли когда-либо Джулиан, будучи моим врачом, меня обнаженной?

Кев был ревнив, и они оба об этом знали, но он не мог удержаться от того, чтобы не скривиться.

— Да.

— Нет, не видел, — спокойно ответила она. — Его интересовали мои дыхательные пути, которые, как тебе, очевидно, известно, находятся совсем не там, где репродуктивные органы.

— Он интересовался не только твоими легкими, — мрачно заявил Кев.

Уин улыбнулась:

— Если ты намерен увести меня в сторону от вопроса, который я задала тебе раньше, то у тебя ничего не получится. Что произошло с тобой вчера вечером, Кев?

Он прополоскал полотенце, смывая следы крови, выжал его и снова приложил теплый компресс к травмированному месту.

— Я был в тюрьме.

Уин округлила глаза.

— В тюрьме? Так это туда ходил Лео? Чтобы забрать тебя?

— Да.

— И почему, скажи на милость, ты оказался за решеткой?

— Я подрался в таверне.

Уин несколько раз прищелкнула языком.

— Это на тебя не похоже.

В тоне ее было столько иронии, что Кев и сам едва не рассмеялся. На самом деле он все же не смог удержаться от смеха. И смех мешал ему говорить. Но должно быть, выражение его лица было действительно очень странное, потому что Уин пристально на него посмотрела и села. Она убрала в сторону компресс и укрылась простыней, подтянув ее к подбородку. Она провела рукой по его голому плечу, словно хотела утешить. Уин продолжала ласкать Кева, поглаживая его грудь, его шею, и от каждого прикосновения ее руки он оттаивал все больше.

— До того как оказаться в вашей семье, — хрипло проговорил Кев, — смысл моего существования сводился к одному: я жил, чтобы драться. Я был… чудовищем. — Глядя в глаза Уин, он не увидел ничего, кроме сочувствия.

— Расскажи мне, — прошептала она.

Меррипен покачал головой. По спине его пробежала дрожь. Она закинула руку ему за шею. Медленно она опустила голову к его плечу, так что лицо ее оказалось наполовину скрыто от него.

— Расскажи мне, — настойчиво повторила она.

Кев понял, что пропал. Сейчас он не мог ничего от нее утаить. И он знал, что то, в чем он собирался признаться, внушит ей отвращение. Однако он все равно должен был ей рассказать.