Оборотни

Билли поняла, что вопрос его искренний. Впрочем, она не сказала ему, что именно это и привело в действие вирус.

— Но зачем вы стремились сюда, если вы бежали от израильтян? Ведь в России вам была обеспечена безопасность…

— Русские — филистеры. Я не русский. Я — немец. Здесь мой дом. — Гуденах поднялся с кровати и подошел к окну. — А знаете, почему Хайнрих и я хотели вернуться сюда?

— Нет, конечно, — сказала Билли.

— Там наверху, в горах, существуют большие цещеры. Нас перевели сюда из Пеенемюнде. За пределы досягаемости ваших бомб. В этих пещерах началось производство ракет. «V-1» и «V-2». Вы знаете, как русским и американцам удалось подключиться к ракетному делу? Они забрали ракеты «V-2» отсюда, с гор, отвезли их к себе и использовали для своих собственных экспериментов. Они использовали все наши ракеты. Мы не могли их запустить в 1945 году, потому что у нас кончилось для них горючее. Потому что эти идиоты в Берлине прервали наше снабжение. Мы могли бы изменить весь ход войны. Еще шесть месяцев — и произошел бы перелом. Но мы работали без всяких ресурсов, были идеи, и были руки. — Он отошел от окна, пересек комнату, снова сел на кровать. — Мы создавали ракеты из ничего. Мне было двадцать два года. Здесь мы испытывали наибольшее счастье. Перед концом нас послали обратно в Пеенемюнде. Чтобы замести следы. Уничтожить всю документацию. Лично я был схвачен русскими. Ради спасения жизни я стал работать на русских. В течение сорока пяти лет я был тем, кем на самом деле не являлся. Ведь это не преступление — хотеть вернуться домой, как вы считаете?

— Но почему все же сюда?

— Потому что я хочу умереть там, где испытал наибольшее счастье. — Он вдруг зевнул. Алкоголь давал о себе знать.

— Откуда же управляется ваше сообщество? — попыталась продолжить разговор Билли, одновременно заботясь о том, чтобы не возбуждать излишней тревоги у Гуденаха. — Может, туда-то и следовало вам направиться?

— Они оставили нас.

— Кто?

— Партия.

Она сразу поняла, что он имел в виду. Они были неисправимыми нацистами. Но она хотела подтверждения.

— Национал-социалисты?

— Ну да. В Дрездене. Они нас оставили. Сначала истратили миллионы в попытке избавить нас от прошлого, начисто стереть данные о нас, а вот теперь они меняют свои приоритеты. Новые цели, говорят они. А нам, которые все эти годы лелеяли мечту и сделали возможным само существование партии, предлагают не рыпаться, оставаться на своих местах, не мешать новому курсу.

— Давайте отвезем вас в Дрезден. Они же хотят знать, где вы находитесь.

— Им все равно.

— Тогда давайте им все расскажем.

— Нет.

— А как мне разыскать их?

— Они в Heide. Это была идея Гроба. Они без него обречены.

— Где же?…

— Забудьте о них. Если они уткнулись в план, вместо того… А! Что говорить… — Он опять зевнул. — Я устал.

— А организация. Как велика?..

— Ни слова больше. Не теперь. Оставьте меня. Завтра, если хотите.

Он улегся на кровать. Эдем видел, насколько он устал; глаза были полузакрыты, он уже не мог бороться со сном.

— Пошли, — сказал Эдем Билли. — Можно закончить и завтра. По крайней мере, мы знаем, что происходит.

Эдем не думал, что Гуденаху угрожает какая-нибудь опасность, никаких сигналов предосторожности на этот случай.

Он правильно сделал, предоставив возможность Билли вести беседу с ученым. Гуденах полнее откликался на вопросы женщины.

— Нацисты! — сказала она, как только была закрыта дверь в номере Эдема. — Свора нацистов, которые ждут, чтобы вернуться. Все они ждут, когда осядет пыль.

— Может быть.

— Так и есть.

— Он же русский! А они играют в игры с подвохом.

— Но в этом деле они с нами.

— Или только так говорят.

— О’кей. Но давайте не будем сразу смотреть в два разных конца. Ведь мы говорим о нацистах. О военных преступниках. Боже, их, оказывается, сотни за пределами Германии! Вы подумали, кто может быть рядом с нами? Даже те, кто умерли, опасны своим злом.

— Гитлера вы искать не собираетесь? — Он хотел шуткой погасить ее пафос.

— К черту шутки, ушлый парень. Что вы знаете об этих ребятах? Об их замыслах? Вы снова за свое, — заворчала она, увидев в его пальцах сигарету.

— Но это же моя комната. — Он понял, что это прозвучало грубовато, но ему не хотелось, чтобы она садилась ему на голову. — Одну сигарету, если вы не возражаете.

Он закурил, стараясь не видеть ее укоризны.

— Как вы можете причинять такой вред своим легким? При вашей-то профессии? — сказала она, когда он глубоко затянулся.

Он решил, что лучше продолжить тему.

— Хорошо, скажем, что они нацисты. Но зачем убивать Триммлера? Зачем эта гнусность со свастикой?

— Вариант с израильтянами не исключен.

— Но зачем тогда выбивать американских и русских агентов?

— Параллельная операция. Две за одну цену.

— Весьма забавно.

— Не знаю. Но это же очевидное решение.

Некоторое время она ничего не говорила. Но потом заметила:

— Ведь все еще масса нацистов ожидает возвращения домой.

— Согласен. Но здесь, должно быть, кроется что-то большее. И это нужно пресечь.

— Мы можем узнать, но пресечь не в наших силах.