Оборванные струны

Стекло пропускает солнечные лучи, выпуская их бликами. Пропускает и выпускает странные образы: искривленная улица, изломанные ветви деревьев. Я придвигаюсь ближе, пытаясь разглядеть свое лицо — лица не видно, лицо не отражается, опрокидывая законы оптики. Меня нет, как и в том зеркале, меня попросту нет. Протягиваю руку, глажу теплую гладкую поверхность — я ощущаю, что она теплая и гладкая, а не просто знаю об этом. Ощущаю — значит, я есть. Значит, и лицо должно появиться. Нужно просто стряхнуть наваждение, надо просто поверить…

Лица, множество лиц, искривленные, как улица, как деревья. Которое среди них мое? Наклоняю кувшин, медленно и постепенно, постепенно и медленно — вода проливается на пол, но я продолжаю его наклонять, может, там, в этой луже, удастся увидеть свое лицо.

— Что ты делаешь?! — Окрик как удар, как пощечина — неожидан, оскорбителен и болезнен.

Тело мое изгибается в судороге, руки разжимаются, кувшин падает и разбивается. Лужа ощетинилась осколками, красиво и опасно. Разбитый бокал на полу… Завороженная ужасом неизбежности повторения, непредотвратимостью кошмара, я смотрю на разбитый бокал — на осколки кувшина. Двадцать семь лет четыре месяца и двенадцать дней — в этом возрасте она ушла по деревянной дороге. Сегодня мне ровно столько же. Безумие передается по наследству.

— Испугалась? Ну что ты! — Мой муж — ее муж, мой отец — смеется и пытается меня обнять, пытается утешить.

Я вырываюсь, мне хочется кричать, кричать, кричать, мне хочется рыдать в голос, выть, биться в истерике. Я не могу видеть его озабоченное, его наполненное до краев любовью, его ненавистное лицо. Я не могу его видеть, не могу больше видеть… Приступ длится и длится, но я удерживаю в себе крик, не выпускаю его — от напряжения темнеет в глазах. Мой муж — мой отец — обиженно опускается на корточки, чтобы собрать осколки, обиженно, потому что не понимает, чего мне стоит сдержаться. Вскрикивает и поднимает кверху руку — на ладони расплывается кровь, обозначая линии судьбы. Кровь спускается ниже, к запястью. Я не могу видеть кровь! А он подносит ладонь к губам — губы тоже окрашиваются красным. Он пьет свою кровь и опять улыбается. И тут уже я не выдерживаю. Под звуки знакомого вальса, который вновь зазвучал в моей голове, словно нажали на кнопку магнитофона, я выбегаю из квартиры.