Обращая сумрак в свет

– Я вовсе не считаю тебя лишним грузом, – возразила я.

– Мы изо всех сил старались им не оказаться. Но с Лоттой вышло намного проще: ее жизненные стремления ничуть не похожи на наши. А вот ты предпочла заняться наукой, и тут мы – хочешь не хочешь – сделались для тебя эталоном, высотой, на которую нужно равняться. Будь у меня больше детей, твоя доля этого груза могла бы стать легче, но жизнь, увы, распорядилась иначе, и весь он достался тебе одной.

Стать достойной продолжательницей славного рода… Похоже, придется, даже если никто из Кэмхерстов или Трентов больше ничем не прославится.

Однако руки мне развязал вовсе не наш эпос, не слава одной из его переводчиков, как бы все это ни выглядело со стороны. Дело обстоит именно так, как я и писала Лотте несколько месяцев тому назад, насчет ее бегства от нас в объятия высшего света. На самом деле родными друг другу нас делают не опубликованные труды и не заслуженные почести, а общее обыкновение отыскивать для себя материи, к коим не безразличен, и отдаваться им без остатка, погружаться в них с головой. Я всегда наслаждалась языкознанием, но лишь после всей этой истории поняла, каково это – с безупречной, абсолютной уверенностью знать, как поступит, как будет жить дальше не кто-нибудь, а я, Одри Кэмхерст.

Правда уверенность эта то появляется, то исчезает. По-моему, постоянно ее не испытывает даже гранмамá: ведь и у нее наверняка случаются дни, когда она, просыпаясь поутру, не знает, что делать. Однако это не страшно. Чего-чего, а возможностей у меня в данный момент по горло, и за какую из них ухватиться, я, немного подумав, разберусь без труда.

А в данный момент Одри Кэмхерст, полагаю, отправится спать. Даже гранмамá со звездными демонами давно отошли ко сну, вот и мне тоже пора. Ну, а назавтра…

Кстати, мне только что пришла в голову до смешного абсурдная мысль. Однако, погнавшись за ней, я вовек не усну, и потому оставлю-ка сейчас в покое дневник, а утром проверю, так ли уж все это глупо, как мне сейчас кажется.

Вероятнее всего, да, но…