Обращение в слух (журнальный вариант)

У меня у мужа-то первая группа. Инвалид первой группы. В Балашихе нашли рак прямой кишки. Это три года назад. В Балашихе взяли, всё просмотрели, проверили, сделали операцию, потом сделали этот… ну, химию и облучение, там неделями как-то. Неделю не делают, а на второй неделе делают. Или через десять дней… что-то такое, вот. В общем, почти что год делали. Мы-то думали, они делают как положено свое дело. Мы думали, они знают же, чего делать. А они делают так: вот десять, всё! Или там сколько… восемь! А может, которому человеку надо, может быть, пять? или шесть? А они сразу десять! Так же химию, так же эту… как ее, еще делають процедуру… Вот он ездил, сказали, что в тесто превратилось все, мочевой пузырь, в тесто превратилось! Теперь если делать еще операцию, значить, надо кожу где-то искать… Не берутся. Боятся. «Не зна-аем… — говорят, — надо большие де-еньги»… И то им «деньги большие», то «не возьмемся», то «боимся»: «люди, — говорят, — не выдерживают…» Тем более у него сколько, три этих… и вот разрезано, вот разрезано… А щас грыжа растет… А потом эти… и это… Три грыжи вырезал, эту вырезал, в общем, резаный весь, на нем живого места нет. Он боится, что он не выдержит. Он с тридцать пятого у меня — вот, семьдесят пять лет! Но крепыш. Посмотрите, сколько он операций выдержал, крепыш. Хотя у него и с давлением там не ладится, то высокое, то низкое. Еще и выпьет…

Так-то он у меня здоровый мужик, добротный мужик, что ни накажешь, он сделает, он мне шторы повесит, и всё, и в магазин сходит, и приготовит, всё. Он готовит — так в ресторане не готовят, как он готовит! Раньше вот, когда поженилися, это пеесят два года назад, — и вареники он у меня лепил, и блины пек, вообще… и дочку купал, белье вешал, и гладил, всё… Это вот песят два года назад. Я тогда жила в Переделкине. В песят пятом году приехала, жила в общежитии, а потом у хозяйки.

А я водитель, вожак я была! И в деревне вожак была. Всех девчат просмотрю, чтоб ни ниточка не висела, ни рукав какой-нибудь такой был, прическа… Та-ак, просмотрела всех: «Куда едем на танцы?» Командовала. «Так, девчата, поедем сегодня в это… в Перхушково!» Или, то есть — «в Рассудово!». Куда только ни ездили.

Один раз ребята нас уходить не пускали. Я говорю: «Девчат, как мы сделаем…» Танцуем-танцуем, и по одной, по одной на улицу, по одной — и ка-ак двинем домой! Всё, потеряли ребята нас! А они ревновали, ребята, что мы уходим. Красивые ребята ходили все, гармонисты! А мы все равно в другую деревню пойдем… Идем по лесу, поем песни, веселимся — лесом же, никого нету! Вдруг видим: кладбище, и лежат это… в белом!.. Ой, мы как дернули! Каблуки теряли, что было!..

А одна ни с места! Спугалася. Мы: «Лиза! Лиза!»

Уже ребята: «Да это я, Лешка!.. — А это я, Гришка!..» А она никак не очнется.

Это просто ребята переоделися в это самого…

Лесом бегали, каблуки теряли, потом утром находили… О-ой, было делов…

А вот подошло время — сейчас одно воспоминание.

У меня красота была, все было на месте, и за мной много-много гонялись ребята, много. И журналисты мне находились. Переделкино-то — это же журналистика.

Я на танцы пошла, и журналист ко мне привязался. Ну, познакомилися, через три дня назначили с ним свидание, он привел мене к своим друзьям к журналистам. Привел меня — а там здание-то большо-ое такое!.. двор большо-ой такой!.. Ведет, а я боюся!.. Он привел, а там сидят нога за ногу, культурные такие, красивые, разукрашенные, курят! Я посмотрела: нет, это мне не годится. Говорю: «Посадите меня с краю». Потом там уборщица, что ли, какая-то, я говорю ей: «Скажите, а где здесь выход?»

Она говорит: «А зачем вам?»

Я говорю: «Мне надо выйти».

«А вот там и там…»

Ну, я как-то туды, сюды и за поворот. Он-то думал, может, я в туалет, или мало ли я чего. А я выбежала — как дунула бегом! А он кричал-кричал, а я бегу-бегу — а потом уже калитку открыла, закрыла калитку и помахала рукой. И всё, и на этом конец.

Я, можно сказать, была очень невлюбчивая. А богатые много заглядывали. Только я не хотела, например, за богатого замуж, потому что у меня ничего не было. У меня двое штанишек было и рубашечка — или одна, или две. Ну, лапти, может. И всё. Не, косы у меня были! косы у меня хорошие были.

А один был — о, боже мой, как он привязался ко мне, ужасно! А я все это: «Ой, да мне некогда…» Да мне «то», да и «другое», да «третье»… А он по пятам: вот повернуся — он идет, повернусь — он идет… Но отвязалася: за такого богатого я не хотела.