Ехать домой он поостерёгся, и проскочив малолюдными улочками станицу, завернул ко мне. Я был в мастерской, когда услышал сигнал. Вышел, открыл ворота, а когда он заехал во двор, то от увиденного я просто оторопел. Всякое бывало, но чтобы овца в шлеме…. Я помог отвязать «пассажирку», и мы прошли в беседку. Овца смирно стояла рядом в ожидании своей участи. Володька всё рассказал. Воровство было спонтанным, а потому непродуманным. Выяснилось, что ни ему, ни мне овечка была не нужна. Сбывать её было опасно. Стали думать, что с ней делать, и как от неё избавиться. Просто выгнать её на произвол судьбы на улицу или в огороды было не по человечески, и даже как-то жестоко. В конце концов, было решено, что для предотвращения всяких слухов об этом позорном деле, и чтобы замести все следы, овечку нужно просто съесть. И как можно быстрее. Обстановка этому благоприятствовала. Володькина жена была в гостях у родителей на хуторе. Матушка моя находилась в санатории, а бабушка Фрося помехой быть не могла. Не буду описывать процесс, но втроём мы съели эту овечку за сутки. Третьим был мой кобель Патрон. Он разобрался с требухой и костями, но и мяса попробовал. Ливер был перекручен на мясорубке, и баба Фрося напекла с ним пирожков. Она же сварила шулюм. Шкуру я спрятал на чердаке, имея на неё планы, но она испортилась.
Нет, мы не богатыри, и матёрого барана за такое время, конечно, не одолели бы, но это была молоденькая ярочка \небольшого веса. И всё бы ничего, но из-за этой овечки на нас свалилась беда иного рода. В воскресенье вернулась из гостей Тома, жена Володи. Женщина она была подозрительная и склочная. Узнав, что он не ночевал дома, она разволновалась. А потом одна знакомая ей сказала,
– Томочка! Меньше езди по гостям, а за мужем присматривай. Шла вчера с базара, и своими глазами видела, как он вёз на мотоцикле шалаву. Юбочка по самое–самое. Курточка белая с начёсом, и так к нему прижималась, так прильнула, что и не оторвать.