Улица как улица. Коротенькая улочка на окраине Москвы, соединяющая два широких проспекта. Сейчас, к концу рабочего дня, автомобильного движения по ней почти нет. Лишь изредка пронесутся туда или сюда юркие легковушки, спешащие по своим неотложным делам. Прохожих тоже не наблюдается. Да и что им здесь делать? Ни тебе бутиков, ни кафешек или ресторанчиков. Вокруг только старые пятиэтажные жилые дома и глухие, заставленные металлическими коробками гаражей дворы. Единственный приметный объект на улочке - заведение Пашки Берсентьева под вывеской "Ювелирные работы". Вот туда-то Зябликов и направлялся.
Еще раз окинув все пространство улицы цепким взглядом, Федька вышел из подворотни, наискось быстрым шагом пересек проезжую часть и оказался у обшитой дорогим деревом двери ювелирной мастерской. Потянул резную ручку на себя, дверь с легким скрипом открылась, и Зябликов переступил порог.
За дверью оказался коротенький, шагов в пять коридорчик, освещенный яркими неоновыми лампами. В конце коридорчика была еще одна дверь - из белого пластика и тонированного стекла. Из левого угла над дверью на Федьку пристально и пытливо уставился круглый блестяще-черный глазок видеокамеры.
"Стережется, гад, - с неприязнью подумал Зябликов о Пашке. - Ничего, дай срок, доберется мозолистая рука пролетариата и до твоих буржуйских сокровищ!"
Федька не был ни коммунистом, ни человеком левых взглядов. Он вообще был безразличен к политике и даже на выборы никогда не ходил. Но иногда при взгляде на шикарные авто, дорогие дома и ухоженные усадьбы предпринимателей, чиновников и прочих "хозяев жизни", в его сердце поднималась волна какой-то дикой, почти пещерной зависти к владельцам всех этих "прелестей". Наверное, это и было то самое, некогда воспетое в учебниках по марксизму-ленинизму чувство здоровой классовой ненависти.
За дверью с тонированными - ужель ли не пуленепробиваемыми? - стеклами Федьку явно узнали. Звонко щелкнул дверной замок, открывая доступ вглубь мастерской. Зябликов осторожно открыл дверь и шагнул за порог.