- Вы знаете, - говорил Аркадий Маркович, - как надел, будучи школьником, красный пионерский галстук, так с тех пор, кажется мне, и не снимал его. Хотя, чего греха таить, были моменты в моей жизни, что мне и не верили, и сомневались, и подозревали, - всякое, конечно, было. Но главное, что сам я, даже перед лицом смерти, верил в себя, и это давало мне силы не сломиться. Вы думаете, самое страшное смерть? - спросил он и тут же ответил: - Ничуть! Когда в гестапо подвешивали меня на крюке и били плетьми из медной проволоки по спине и по икрам ног, смерть была бы избавлением от истязаний. Самое страшное, по-моему, гибель в безвестности, когда никто никогда не узнает о тебе истинной правды и гибель твою сочтут предательством. Как я ненавидел предателей! Кто, думаете, выдал меня немцам? Петька Потеев, или, как звали его в полиции, Петька Хлыст, а я ведь с ним в девятом классе учился. - Аркадий Маркович подышал поглубже, вытер выступивший на лице пот и уже более спокойно сказал: - Произошло это много позже, так что начну с самого начала...
2
Не удалось мне съездить на летние каникулы к деду в Осиновичи. Уже совсем собрался, как прибегает Алексей Соколенок, мой дружок, и говорит, что Никанор Иванович, учитель математики, готовится с учениками девятого "Б" в туристский поход аж до самого Бреста.
- Я не могу, Алеха, в Осиновичи еду, - сказал я. - Я уж и письмо старику послал.
- Вернемся из похода - поедешь к деду, - настаивает Соколенок. Впереди у тебя весь август. Давай, Аркашка, без тебя скучно будет.
- Ладно, посоветуюсь с мамой.
Мама, как всегда, не стала отговаривать.
Наш Никанор Иванович, заядлый физкультурник - он имел разряд по легкой атлетике, - свободное от занятий время проводил с нами зимой в спортивном зале, а летом в походах. Прошлые каникулы мы провели в лесном лагере в излучине Березины.
Было ему в то время под сорок, но на вид не дашь столько - так он выглядел молодо. Статный, атлетического сложения, с очень развитой мускулатурой, он и нас заставлял тренироваться и на турнике, и на брусьях, и на деревянном коне, словом, в соревнованиях по легкой атлетике школа наша шла впереди.
И вот нынче Никанор Иванович собирался в новый поход.
В нашем девятом "Б" не все ученики были одногодки. Например, Петька Потеев и Стась Нечаев дважды оставались на второй год. Со Стасем можно было ладить, а Петька постоянно всех задирал, со всеми ссорился и нередко устраивал драки, - перенял, говорили, все худое от своего отца, буяна и пьяницы, дважды судимого за нанесение увечий.
Никанор Иванович, как Петька ни просился, не взял его в поход, потому что тот курил и даже выпивал, а учитель не терпел таких, не хотел, чтобы Потеев подавал ребятам дурной пример.
А Стась Нечаев почему-то не приходил к учителю, он вообще был молчаливый, тяготился своими неуспехами в учебе и собирался устраиваться на работу.
Словом, в походе на пути к Бресту нас застала война, Никто, понятно, не предполагал, что немцы так быстро продвинутся на восток. Нам ничего не оставалось, как вернуться домой, но дороги уже оказались отрезанными. Пришлось уйти в лес и до поры до времени скрываться там.
Было нас в группе с Никанором Ивановичем четырнадцать: одиннадцать ребят и две девушки - Леля Паперная и Таня Цвибик, лучшие наши гимнастки. О них-то больше всего беспокоился учитель, думал, что не выдюжат, но ни Леля, ни Таня ни разу за время наших скитаний по лесным чащобам не выказывали ни унынья, ни усталости.
На пятый или шестой день, теперь уже не помню, Никанор Иванович разбудил нас чуть свет.
- Друзья мои, - сказал он, - еды у нас нет. Где-то поблизости должна быть деревня. Нужно пробраться туда, выяснить, не занята ли она фашистами, и раздобыть у колхозников продукты. Со мной отправятся Аркадий Любан и Митя Бурьян. Старшим в группе останется Алеша Соколенок. Приказываю беспрекословно слушаться его, не расходиться, ждать нашего возвращения. Понятно тебе, Соколенок?
- Так точно, понятно! - ответил Алеша, вытянувшись по стойке "смирно". - Будет исполнено!
Учитель строго и в то же время с нежностью посмотрел на Соколенка и, должно быть, подумал: "С такими ребятами можно решать дела".
Часа три пробирались по лесным зарослям, а когда вышли на опушку, то вместо села увидели одинокую избу лесника. Она стояла на краю оврага, совсем уже ветхая, с замшелой крышей из гонта, с покосившейся трубой, источавшей жиденький дымок. Значит, лесник идя кто-то другой обитал в ней, но мы все же опасались подойти близко, остались ждать в кустах, пока оттуда кто-нибудь появится. Вскоре из избушки показался пожилой мужчина в высоких резиновых сапогах, в стеганке, без головного убора, с пустым ведерком в руке. Наверно, шел к ручью за водой.
Учитель шепнул Мите, чтобы он заговорил с лесником. Не успел тот спуститься с ведерком в овраг, где протекал ручей, как перед ним вырос Митя.
- Здравствуйте, дяденька!
- Ну, здравствуй, племянничек, - ласково ответил лесник. - А ты откедова взялся тут?
- Добирался к дому, а по шоссе, сами знаете, немцы прут, так что блукаю лесом.
- Один так и блукаешь?