Обратный отсчет

Дед и лейтенант Соболев слушали запись. Аппаратура Соболева вычленяла из массы звуков те, что могли их интересовать, она как бы прощупывала микрон за микроном то, что Соболев называл «задником», — огромное звуковое пространство, дышащее и живое, притаившееся за основными фразами и как бы не существующее для непосвященных. И тогда какое-то шипение, приближенное и вычлененное из хора других звуков, могло вполне оказаться скрипом двери — и Соболь это продемонстрировал; еле слышимый стон — стоном диванных пружин, помехи — шумом улицы. Соболь был почти уверен, что первые звонки производились из машины — хотя они тоже пользовались весьма крутой аппаратурой и сымитировать могли все, что угодно, — «автомобильный задник» весьма размыт, и ловить там нечего. Потом голоса зазвучали более настойчиво — как же все идет хорошо: вертолет взорван, бомба заложена, Зелимхан едет из Лефортово домой — операция протекает по их сценарию, и протекает весьма успешно, только Соболь уверен, что настойчивые голоса звучали из помещения и ребята несколько расслабились, а может, просто и не предполагали, что у Деда окажется такой клад, как лейтенант Соболев. Поэтому вполне возможно, что мы слышим скрип открывающихся дверей, и стоны диванных пружин, и эту фразу, даже не фразу, а размытую интонацию, не дающую Деду покоя.

— Ну что, Соболь?

— Пока не могу… Вроде все отрезал, и теперь совершенно ясно, что это человеческий голос, но пока не могу поймать.

— Почему?

— Говорящий слишком далеко от микрофона… Да и как вы уловили? — Соболев посмотрел на Деда с искренним восхищением. — У вас прямо-таки тончайший музыкальный слух…

— Не музыкальный, Соболь, нет. Я начинал службу радистом. Знаешь, так стучали ключом — точка-тире… До-ми-ки, лу-на-ти-ки, бей-ба-ра-бан…

— Получается ДЛБ?

— Точно, радистское ругательство — ДЛБ… Ну так вот, там-то я и настрополился бить ключом и ловить сигналы на слух. Давно это было: такая игра «Задача № 3». Для того чтобы получить даже не первый класс, а мастера, надо было передать 460 групп этих точек-тире… А мы с Белым, был у меня армейский братишка, по 720 групп друг другу гоняли. То есть звук был настолько сжат, просто такие щелчки, и вот в них мы разбирали точки и тире… Так-то вот, Соболь… Давно это было, вишь, а сейчас пригодилось.

— Будем надеяться!

— Нет, военный, ты крути ручки и поймай мне этого сукина сына…

— Постойте… Есть! Есть голос! Ну конечно, надо было сразу отрезать весь низ. Фон забивал. Это точно помещение, и теперь я отрезал гул улицы, понимаете?

— Давай-давай, Соболь, говори…

— Я отрезал гул, и вот те голос. Слабый, но сейчас еще подчистим.

— Ну-ка, давай назад. Ну что? Сейчас что?

— Вот, пожалуйста… Слышите? Совершенно четко…

— Что он говорит?

— Он очень далеко, и это идет внакладку на… Послушайте, — Соболев уставился на Деда широко раскрытыми глазами, — да он просто вставал с дивана, говоря эту фразу. Понимаете? Сейчас у нас и этого не будет. Никаких диванов! Сейчас мы его, миленького, просто за крючочек выловим.

— Понимаю тебя, Соболь. Давай назад и чисть!

— Айн момент… Моменто море… Музыкальный момент… Хлоп! — Лейтенант Соболев, не снимая наушников, следил за индикаторами цифровой обработки сигнала. — На подносике, товарищ генерал. Вот он, милый. Но лучше уже не будет.

— Что он говорит?

— Первая часть фразы потеряна. Да он поет! Нет, конечно, в смысле — пропевает. Что-то про чай. Совершенно четкое слово — «чай»!

— Очень хорошо, Соболь. Ты уверен?

— Да… но… — И лейтенант Соболев снова удивленно посмотрел на Деда:

— А что нам это дает? Мало ли кто захотел чаю?

— Дает, мой дорогой, дает. Но мне нужны доказательства. — Дед вдруг нахмурился и добавил:

— Да, доказательства. — И Соболеву показалось, что он уловил в голосе Деда печаль.

— Не понимаю… Товарищ генерал, мы не сможем определить их голосов, я имею в виду идентифицировать… Ну как объяснить… Мы, что ли, не знаем их тональности, тональности, в которой записана эта пленка, эта пьеса… Не за что зацепиться.

— Понимаю. А сравнить мы сможем?

— Так не с чем!

— А если есть?

— Откуда?! — проговорил Соболев, а Дед подумал: «Во дает вечный пацан, за последние пять минут у него третий раз глаза лезут на лоб от удивления… Счастливый человек!»

— Не важно. Сможешь сравнить?

— Как два пальца… Ой, простите.

— Сейчас я тебе принесу эти два пальца, но только не промажь, стрелок… Сейчас я вернусь. — Дед поднялся, лейтенант Соболев тоже вскочил. — А ты мне очисть этот голос, чтоб он у меня был голенький, как картофелина.

— Есть, товарищ генерал.

Дед мысленно улыбнулся, заметив, каким вдруг серьезным стало лицо Соболева — точно пацан! Но если уж пацан, то вундеркинд!