— Дай килидж![63]
— мертвым голосом произнес капитан, поворачиваясь к механику-водителю командирского БТР, с ужасом наблюдавшему за пьяной стычкой.Тот стремглав нырнул в люк, извлек из бронированного чрева сверкающую саблю — настоящий турецкий кавалерийский клинок. Когда ротный схватил оружие, офицеры отшатнулись — «килидж» со свистом очертил круг над головой Темиргалиева. Старший лейтенант на всякий случай поспешно перевернул спаренный магазин автомата — «медвежатник» против «килиджа» явно не тянул.
Однако сабля предназначалась не для того, чтобы продолжить поединок. Приблизившись к пленному Мирзо, о котором в пылу потасовки все забыли, Темиргалиев сделал короткий замах и стремительным движением от плеча разрубил пленного пополам… Хрип мгновенно умершего «духа» и сдавленный вскрик одного из бойцов — вот и все, расслышанное окружающими.
Удар был нанесен совершенно профессионально. Рассечь одним движением человека на две полярно одинаковые половинки, от маковки до яиц, — на это способен только опытный кавалерист или… или палач, в котором не оставалось ничего человеческого.
Хантер обернулся — на лицах свидетелей гадкой сцены не было удивления. Надо полагать, Темиргалиев уже не раз позволял себе в их присутствии такие «демонстрации». Однако никто не выразил и одобрения.
— Заводи! — скомандовал капитан механику-водителю, вытирая клинок о труп. — Едем на «Грозный»… А ты, — обратился к заместителю, усаживаясь на броню, — готовься. В ближайшее время сменишь меня на «точке». Я сюда переберусь, а ты — на «Грозный»! Посмотрим, что ты там настроишь, строитель, мать твою!..
Оба бэтээра взревели и покатили в ночь, прорезая глухую тьму вспышками фар.
— Ну ты даешь, Александр Николаевич! — приблизился старший лейтенант Старов, ротный авторитет. — Вообще-то, давно пора его на место поставить! — Он сплюнул вслед удаляющейся паре боевых машин. — Хотя, — взводный понизил голос и придвинулся к Сашкиному уху, — у меня такое впечатление, что с нашим Рустамчиком что-то произошло. Раньше он никогда не поднимал руку ни на офицеров, ни на прапорщиков. Орать, оскорблять — это да, бывало. Не то допился до «белки», не то пора уже ему на замену. Он ведь в Афгане уже больше двух лет…
— Не знаю я, в чем тут дело, — отрубил Хантер, — зато другое знаю точно. Хватит нам тут сидеть, как жабы на болоте. Пора с этим кончать, как и с «договорняками» темиргалиевскими. Начинаем воевать, засиделись!
— Вот это по делу! — неожиданно подключился другой взводный — Хантеров тезка, лейтенант Лысенко. — Сколько можно сиднем сидеть! Ротный бакшиши с полевых командиров стрижет, а мы — как сторожа на мясокомбинате. — Крупное лицо лейтенанта сложилось в презрительную гримасу. — И мясо рядом, и колбаски пожрать никто не подкинет.
— С другой стороны, — ввинтился в разговор прапорщик Нефедов, — тихо здесь, спокойно, обстрелов нет, никто не минирует, как там, за перевалом, — махнул он рукою в сторону неблизкого горного хребта, за которым базировался один из батальонов бригады. — Там каждый день что-нибудь да происходит!
— Лучше пусть происходит! — влез в стихийно возникшее совещание командир «гвардейских минометов» старший лейтенант Бихкамов. — Тут уже от всего тошнит, бойцы дурью маются, неуставняк цветет махровым цветом, и ни хрена с этим не поделаешь, пока боевые не начнутся. А там — все по-другому, все жить хотят, и получить пулю в затылок от своих никому не охота…
— Ладно, подвожу итоги. — Хантер не стал тянуть обсуждение. — Послезавтра, в ночь со среды на четверг, — то самое время, о котором у Темиргалиева существует договоренность с «духами». — Он открыто выкладывал карты, больше не было смысла темнить. — Организуем засаду по всем правилам на караванной тропе, которая проходит в мандэхе[64]
, то есть по сухому руслу реки Завуль. Сейчас всем отдыхать, кроме дежурных, а с утра начинаем подготовку к ночным засадным действиям!Но едва начали расходиться, как с минного поля со стороны кишлака прозвучал характерный взрыв — сработала «растяжка».
3. «Охотничий ренессанс»
Подсветив «Луной» минное поле, офицеры обнаружили, что посреди него лежит что-то непонятное — размером со среднюю собаку, неопределенного цвета, с серебрящейся не то шкурой, не то чешуей. Дежурный принес бинокль. Хантер присмотрелся — на «растяжке» подорвался крупный дикобраз, в свете прожектора поблескивали его длинные иглы.
Бихкамов объявил, что мясо дикобраза на вкус точь-в-точь крольчатина, ему-де уже случалось под Хостом пробовать его, и тут же выразил желание отправиться на минное поле, эвакуировать тушу безвременно погибшего зверя. Лейтенант-узбек, носивший в роте прозвище Индеец, был основательно навеселе, как и все прочие, поэтому решили вытащить жертву «растяжки» на рассвете, на свежую голову.