Образ Беатриче

Но в эти годы поэта посещали и другие мысли. Записывая их, Данте неизбежно должен был дать повод для баррикад, возведенных поколениями его комментаторов. Он говорит (II, XII), что после смерти Беатриче обратился к различным книгам, особенное внимание уделяя «Утешению Философией» Боэция[52]. Римлянин Боэций писал эту книгу в тюрьме, под смертным приговором, и труд его стал благородной попыткой реализации тех принципов, которыми он руководствовался в жизни. Книга Боэция оказала на Данте сильное влияние. Безутешная Любовь принесла ему новое понимание; его отчаяние проросло неожиданным утешением, а в утешении он сумел обрести силу. «Я, пытаясь себя утешить, нашел не только лекарство от моих слез, но также списки авторов, наук и книг. Изучив их, я правильно рассудил, что философия, госпожа этих авторов, повелительница этих наук и книг, — некое высшее существо. И я вообразил ее в облике благородной жены и не мог представить ее себе иначе как милосердной».

«Провидческая сила, — писал Вордсворт, —

правит ход ветров, Что воплощаются в загадку слов! Там мгла живет и целый сонм теней Вершат свою работу, словно в доме,

Где безраздельно царствуют они. Но свет божественный сквозь эту мглу Прозрачную проходит, прикасаясь

Ко всем вещам и формам, и тогда, Подхвачены течением стиха, Они пред нами предстают как будто В мгновенной вспышке молнии и в славе

Такой, что им не снилась никогда[53].

Нечто подобное случилось с Данте; но там, где Вордсворт говорил главным образом о великих поэтах, Данте говорил о великих философах. Оба они, однако, ощущали «возрастание непреходящей радости». «Свет божественный» особенно подходит Данте, поскольку для него это был не просто божественный свет; это был процесс постижения божественности. Его новое и расширенное понимание Философии заставило его «ходить туда, где она истинно проявляла себя, а именно в монастырские школы и на диспуты философствующих. В короткий срок, примерно в течение тридцати месяцев, я стал настолько воспринимать ее сладость, что любовь к ней изгоняла и уничтожала всякую иную мысль» («Пир», II, XII). Поэтому Данте почувствовал, как от мысли о первой любви он возносится «к добродетели новой». Через три года после смерти Беатриче он праздновал в канцоне победу «новой мысли» Дамы Окна; через тридцать месяцев он праздновал — в той же канцоне — триумф Дамы Философии. Выходит, Дама Окна и Дама Философия — одно и то же? Иначе не получается. «Итак, я в конце второго трактата говорю и утверждаю, что дама, в которую я влюбился после первой моей любви, была прекраснейшая и достойнейшая дочь Повелителя Вселенной, которую Пифагор именовал Философией» (II, XV).

Более определенно нельзя было выразиться. Когда великие поэты делают столь ясные заявления, мы должны просто верить им. Тем не менее, целое критическое направление последовательно отказывалось верить, что Дама Окна была вовсе не Дамой, а именно Философией. Они считают, что слова Данте надо воспринимать буквально, и Дама Окна была очередной девушкой из Флоренции, сочувственно посмотревшей из окна на поэта. Возможно, они допускают, что в некотором смысле образ Дамы Окна в сознании Данте претворился в философию. Но они забывают о комментарии самого Данте к этой канцоне, где он говорит, что опасается, не будет ли канцона истолкована неправильно и не поймут ли его так, будто в нем живет одна только «страсть». «Я намереваюсь также показать истинный смысл этих канцон, который иной может и не заметить, если я его не перескажу, поскольку он скрыт под фигурой иносказания» (I, II), и тогда каждый узнает, о чем он действительно пишет. Так о чем же? О любви к смертной женщине? Ни в коем случае! Читатель ошибается, но теперь ему станет ясно, что поэт любил одну только Даму Философию.

Конечно, всем было бы легче, если бы Данте совсем не упоминал в «Пире» о Даме Окна, если бы не попытался включить в это новое объяснение эпизод из окончания «Новой жизни». Тогда нам следовало бы поверить, что после смерти Беатриче и отказа от любви к другой Донне, он полностью обратился к философии. Но он не собирается облегчать нам восприятие. Он говорит, что другая дама была, что зовут ее Философия, и он встречает ее повсюду. Очевидно, это единственная причина, по которой Дама из «Новой жизни» вообще попала в «Пир». Но что бы ни говорил Данте, очень трудно поверить, что Дама из «Новой жизни» была только Философией (там нет даже намека на это). Так где же истина?