Образ врага

– Вот теперь давайте группу захвата, – скомандовал Подосинский, – только очень тихо, чтобы соседи ничего не поняли.

– А если окажет сопротивление?

– Не окажет, – подала голос Терехова.

– А с трупом что делать?

– Не должно быть никакого трупа. Харитонов исчез. Пропал без вести. В квартире все убрать, кровь замыть. С оружия снять отпечатки.

Глава 39

Москва, май 1998 года

С площади Белорусского вокзала по Тверской двинулась небольшая мрачная толпа. Пожилые, неопрятные, крикливые мужчины и женщины несли красные флаги со звездами и свастиками. Следом вышагивали молодые люди и девушки в полувоенной униформе. На плакатах написаны были лозунги: «Позор продажной дерьмократии!», «Долой кровавое правительство!», «Россия для русских!», «Коммунизм – это молодость мира».

На длинных палках красовались портреты Ленина, Сталина, Дзержинского, Берии. Какая-то крошечная писклявая женщина даже волокла, щебеча без остановки, портрет Гитлера, но соратники быстренько заставили убрать. Откровенно фашистской символики на первомайской демонстрации не допускалось. Коварные власти могли придраться к этому.

В толпе мрачно пели «Интернационал». Иногда прорывались дребезжащие оглушительные голоса особенно старательных пожилых певуний. Толпу тактично сопровождала милиция. День обещал быть жарким. В десять утра светило яркое горячее солнце. Толпа не спеша подкатила к площади Маяковского и притормозила. Здесь должен был состояться митинг.

Натан Ефимович Бренер стоял на углу, у выхода из метро «Маяковская» и, напрягая глаза, с интересом вглядывался в надписи на транспарантах. Он ждал Алису и Максима. Они договорились встретиться в десять, погулять вместе по праздничному центру. Но опаздывали, как всегда.

Натан Ефимович так увлекся зрелищем этой невероятной первомайской демонстрации, так старательно вглядывался в транспаранты и лица, мелькающие в маленькой полусумасшедшей толпе, что не заметил, как выскочили из метро Алиса с Максимкой.

– Простите, мы опоздали. – Алиса чмокнула Натана Ефимовича в щеку, Максим пожал ему руку.

– Мы опять проспали, – сообщил Максимка, – я маму еле разбудил.

– Ничего, я привык. Вы всегда опаздываете, – улыбнулся Натан Ефимович, – до сих пор не могу забыть, как в начале февраля, когда я только нашел вас, мы договорились покататься на лыжах и я вас ждал сорок минут на кругу у Серебряного бора. Ведь Бог знает что о вас думал. Промерз насквозь, простудился, между прочим. А сейчас совсем другое дело. Тепло, солнышко светит. А главное, ужасно интересно.

– Натан Ефимович, – хмыкнула Алиса, – я никогда не думала, что вы такой злопамятный человек.

– Ужасно злопамятный, – кивнул Бренер, – так люблю поворчать, прямо язык чешется. Сижу целыми днями один в своей тихой квартире и думаю: на кого бы мне поворчать? Слушай, а почему у них свастика такая фигурная?

– Это чтоб покрасивей было, – объяснил Максимка.

– Я хочу посмотреть на их митинг.

– Ничего интересного, – фыркнул ребенок, – сейчас будут орать всякие глупости. Пойдемте лучше в итальянскую пиццерию или в американский бар, позавтракаем. Мы ведь с мамой как вскочили, так и побежали. Позавтракать не успели.

– Ну немного постоим, послушаем и пойдем, – сказал Бренер, – отсюда все отлично видно. Я такого не мог себе представить. Нет, по телевизору видел, конечно, но все равно не верил. Даже сейчас не верю своим глазам. Ни тебе танков, ни ровных шеренг. Транспаранты кое-как намалеваны, красные флаги несет не весь советский народ, а горстка сумасшедших. А рядом свастика.

На импровизированную трибуну поднялся пожилой седой человек. Голова его казалась четырехугольной из-за выбритых висков. Темные очки поблескивали на солнце.

– Товарищи! Сегодня особенный день. Большой праздник. Наш с вами праздник. День международной солидарности трудящихся! День борьбы пролетариев за свою свободу! За свое справедливое господство над миром жирных, болезненных дегенератов!

– Ура, Цитрус! Да здравствует Цитрус! – завизжали голоса в толпе.

– Граждане! Товарищи! – Авангард Цитрус потряс над головой сцепленными в огромный кулак руками, горячо поприветствовал слушателей и продолжил речь: – Прогнившее ельцинское правительство пытается сделать вид, что не замечает нас и не боится. На самом деле эти жирные, тупые чиновники трясутся от страха! Они чувствуют нас! Они чувствуют нашу мощь! Россия ждет нас с трепетом, как единственного, сильного и красивого жениха ждут в разоренном доме. Он уничтожит врагов, все отстроит молодыми руками под крепкие песни… За нами будущее! За нами победа!

– Русская победа! Русская победа! Цитрус! Ура, Цитрус! – стала скандировать толпа.

И вдруг Натан Ефимович, ни слова не говоря, схватил Максима и Алису за руки, потянул их так резко, что они чуть не упали.

– Что случилось? – удивилась Алиса.

– После объясню! – Бренер тащил их вперед по Тверской, к центру.

– Куда мы бежим?

Натан Ефимович не мог говорить от волнения. Сердце прыгало от желудка к горлу. Только что он случайно заметил в зеркальной витрине бледное белоглазое лицо. Он узнал бы это лицо даже в кромешной темноте.