Для подтверждения существования активных торговых связей Руси и Баварской восточной марки (позднее — Австрийского герцогства) привлекаются данные «Раффельштеттенского таможенного устава» («Inquisitio de teloneis Raffelstettensis»). Этот документ был создан между 904 и 906 гг. по приказу последнего восточнофранкского короля из династии Каролингов Людовика IV Дитяти (899–911). Таможенный устав регулирует мытные порядки в Баварской восточной марке в целом, т. е. как раз на той территории, по которой проходила торная торговая дорога вдоль южного берега Дуная, и где располагалась Rûzâramarcha. Устав зафиксировал устоявшееся не одно десятилетие положение, ситуация вскоре резко переменится в связи с опустошительными набегами венгров[147]
. 6-я глава «Раффельштеттенского таможенного устава» гласит: «Славяне же, отправляющиеся для торговли от ругов или богемов, если расположатся для торговли где-либо на берегу Дуная… с каждого вьюка воска платят две меры стоимостью в один скот каждая; с груза одного носильщика — одну меру той же стоимости; если же пожелают продать рабов или лошадей, то за каждую рабыню платят по одному тремиссу, столько же за жеребца, за раба — одну сайгу, столько же за кобылу»[148].Таким образом, выводы о развитии русско-немецкой торговли времен летописного Олега делаются только на основе идентификации упомянутых в документе «ругов» как руси[149]
. Действительно, ругами в немецких латиноязычных документах Х–ХІ вв. называлась обычно русь. Первоначально же этноним руги относился к восточногерманскому племени эпохи Великого переселения народов. Руги были хорошо известны античным и раннесредневековым авторам и оставили довольно глубокий след в истории[150]. По созвучию наименование германского племени закрепилось за новым народом. Тем не менее нет полной уверенности, подкрепляемой свидетельствами источников, в отождествлении ругов и реального народа русь. С этнонимом Ruzzi «Баварского географа» еще большие проблемы. Исследователи отмечают, что подобный этникон, по данным лингвистики, должен был возникнуть не позднее рубежа VI–VII вв. В данном и в других случаях нельзя игнорировать проблему этнонимической омонимии[151]. К тому же крайне натянутым выглядит привлечение для объяснения понятия IX в. материалов конца XII в. — за такой долгий период радикально менялись и языковые процессы, и исторические реалии[152].При реконструкции истории «северной конфедерации племен» историки обращают внимание на письменные памятники Северной Европы. Ценные сведения о геополитической ситуации в Прибалтике содержатся в Житии св. Ансгария, написанном гамбургско-бременским архиепископом Римбертом около 870 г. В житии среди прочего рассказывается о нападении в 852 г. шведского конунга Анунда из Дании на важный шведский торговый город Бирку. После того как датское войско заняло Бирку, Анунд во избежение грабежей направил воинов на некий город в «славянских пределах» (in finibus Slavorum)[153]
. Российский исследователь А. Н. Кирпичников высказал предположение, что этим городом была Ладога[154], ведущий же польский славист X. Ловмяньский не исключал вероятности, что это был Новгород (хотя отметил предпочтительное обозначение франкскими источниками этнонимом «славяне» западных славян, отчего более вероятным городом Римберта считал поморский Волин)[155]. В целом необходимо сделать вывод, что информация рассматриваемого источника не может быть достоверно интерпретирована, любое решение по поводу таинственного славянского города не может выйти за рамки гипотез.При рассмотрении источников по проблеме возникновения Древнерусского государства нельзя не упомянуть крайне важную запись в классическом труде польского историка Яна Длугоша (1415–1480). Сочинение Яна Длугоша «Анналы, или Хроника славного польского королевства» (или просто «История Польши») (вторая половина XV в.) признается вершиной польской средневековой летописной традиции. Отношение к этому историческому памятнику в историографии неоднозначно, с одной стороны, признается его ценность в связи с цитированием или подробным пересказом не дошедших до нас источников, с другой стороны, указывается на значительную роль интерпретации и дополнений автора в изложении истории Польши, особенно раннего периода[156]
. В труде польского историка читаем: «После смерти Кия, Щека и Хорива, наследуя по прямой линии, их сыновья и племянники много лет господствовали у русских, пока наследование не перешло к двум родным братьям Аскольду и Диру»[157]. Эта запись непременно используется историками для доказательства существования местной правящей династии в Киеве. Однако сообщение Длугоша — автора XV в. — не подтверждается никакими другими, более ранними источниками.