Образцовая смерть

Перри владел фабрикой боеприпасов и жил неподалеку от «Ассембли-Рум» в неоклассическом доме, открытом практически для каждого. Он слыл знатным выпивохой, циничным и веселым, но в его общительном характере не было ни капли вульгарности, а живой ум позволял ему внимательно следить за мыслью рассказчика, если, правда, тот воздерживался от упоминаний птолемеевского Mare Tenebrarum[2] или аксиом Аристотеля, ведь гуманистом Джим Перри не был. Он радушно принял путешественника, который после первого обмена любезностями взволнованно заговорил об украденном чемодане с рукописями.

— Ну, полно!.. Мы непременно его отыщем. Сию же минуту отправлю слугу в транспортную контору Уилкинсона… «Затмение», говоришь?..

— Зря я проигнорировал это зловещее название, но ведь наш разум бывает порой удивительно глух к метафизическим посланиям.

Сидя в гостиной, чье великолепие до тошноты оскорбляло его чувство прекрасного, человек печально блуждал взглядом по ниспадающим драпировкам, рамам из позолоченной бронзы, украшенным бахромой пуфам и жутко напыщенному шкафчику, инкрустированному золотом.

— Я жду к ужину пару друзей, кое-кого из них ты знаешь, — сказал Перри, — надеюсь, их компания тебе понравится и, возможно, даже развлечет. У меня без церемоний, ты же знаешь…

Они явились почти одновременно со слугой, отправленным в транспортную контору, — тот принес чемодан, найденный под сиденьем.

Человек в черном вышел из себя — всю его учтивость словно смыло приливом, неким стихийным бедствием. Он лихорадочно разбросал по ковру содержимое чемодана — свой тривиальный, убогий багаж. Гости сконфузились. Будто невменяемый, он ничего не замечал вокруг и непрерывно рылся бледными руками в беспорядочной груде нищенского белья. Человек побелел, как полотно:

— Мои рукописи пропали!

— Но… Как это? — в смущении спросил Перри.

— Я уверен, что положил их в этот чемодан… Их выкрали!.. Уже во второй раз.

Человек умолк, внезапно замкнувшись в себе: точно так же он замыкал чемодан, и так же замыкался идеальный круг заговора, направленного против него. Разве пару месяцев назад ему не пришлось искать свой чемодан в Филадельфии восемь дней, дабы затем обнаружить, что рукописи выкрадены?.. Разве тогда его не преследовали двое мужчин, собиравшихся его убить?.. Разве его не арестовали в Ричмонде на выходе из таверны «Лебедь» под тем предлогом, будто он пьян, и не бросили в тюрьму на несколько часов?..

Он ужинал, точно окутанный пеленой или саваном агонии. Чернокожий слуга регулярно наполнял его рюмку.

«На самом деле, он был пьян в стельку, но как только мы вышли на свежий воздух, его оцепенение сменилось безудержным восторгом. Однако, что странно, он не выпускал из рук тот несчастный чемодан, хотя Перри пригласил его к себе переночевать, а в заведение, куда мы направлялись, со своим багажом не ходят. Ну да, мы решили окончить вечер у мадам Ирены: она всегда готова предложить что-нибудь новенькое… Отличное место, право же… А что он?.. Ну, он вел странные речи, и, я бы сказал, в них угадывалась какая-то логика, но вот уследить за ней не удавалось. Голос у него был тихий, но невыразимо мелодичный, хотя он сам был крайне возбужден… застегнутый до подбородка и аккуратно причесанный — так причесываются те, кто живет в полной нищете. Во всяком случае, я запомнил его лицо. Никогда не видел такого широкого лба, жутко непропорционального. Глаза у него были, как бы это сказать, ну да… угрюмые, но еще и с мешками — из-за алкоголизма… Анфас — обаятелен, хоть и растерян, но вот в профиль — явный урод. В нем была внутренняя дисгармония… Он говорил, как джентльмен, а вел себя, как умалишенный. Казалось, будто он витает где-то в облаках… его здесь нет… То, что вы мне рассказали, ничуть не удивительно».

Экипажи въехали в ярко освещенный тупик и остановились перед домом, первый этаж которого занимало театральное агентство. На матовых окнах — там, где их не загораживали афиши, — свет чередовался с неясными тенями. Из агентства доносились смех и голоса, а соседняя дверь на верхние этажи была закрыта и безмолвствовала. Они позвонили, почти в тот же миг вышла негритянка и провела их в коридор, где начиналась почти отвесная лестница, не очень широкая и покрытая пурпурным ковром.

Человек вздрогнул и отшатнулся, словно от удара или какого-то гнилостного запаха. Со странным вскриком, напоминавшим трение ржавчины о металл, он полуобернулся и опрометью бросился в темноту.

Есть и другие версии его бегства. Дескать, человека просто посадили в экипаж по его же просьбе, но, едва прибыв на место, он исчез. Это тоже вполне вероятно.