Обреченные

Родители так и ахнули и немедленно подавились едой. Пока они запивали застрявшее в горле вином и кашляли, а соседние столики слушали их хрипы, зазвонил папин телефон. Отец, еле переводя дыхание, ответил.

– Маркетинговый опрос? – недоуменно повторил он. – О чем? О том, какие зубочистки я предпочитаю? – Еле сдерживаясь, отец крикнул: – Кто это? – Он рявкнул: – Где вы взяли мой номер?

А за это, Могавк-Арчер666, я тебя от всего сердца благодарю.

21 декабря, 10:37 по тихоокеанскому времени

Крохотный золотистый передоз

Отправила Мэдисон Спенсер ([e-mail])

Милый твиттерянин!

Вот как в моей жизни появился расчудесный котеночек Тиграстик.

После событий в деревенской глуши, после похорон бабушки мы уехали в неизменно очаровательный отель «Беверли Уилшир». Тем утром мы завтракали в номере, точнее, я смотрела, как едят родители. Еще точнее, папа играл в игру «депрограммируй дочь»: не давал мне сырный штрудель и абрикосовые даниши, чтобы я отказалась от своей страстной болтовни с Иисусом. Я в отместку, прижав телефон к уху, нежничала, ворковала, хихикала и прочими способами игнорировала испепеляющие взгляды родителей.

– Ну хватит, Иисус! Зачем ты меня дразнишь?

Я стрельнула глазками поверх белой скатерти, цветов и апельсинового сока на маму – та смотрела на меня выразительно – и принялась подчеркнуто ее разглядывать, внимательно изучая губы, шею и, наконец, грудь.

– Нет, не такие! – сказала я. – Нет, Иисус, она этого не делала.

Мама заерзала, взяла салфетку, вытерла уголки рта и с отточенной Ctrl+Alt+Непринужденностью попросила отца:

– Антонио, любимый, передай мне сахар.

Я разговаривала с выдуманным другом Иисусом точно так же, как со всеми выдуманными друзьями.

– Она? Нет! Вот я сижу прямо напротив, и не такая уж она плохая!

Отец передал матери сахар и сказал:

– Мэдди, дорогая, за столом не следует говорить по телефону.

С предельно садистским Ctrl+Alt+Выражением лица мама принялась щедро сыпать сахар в кофе.

Не отнимая телефона от уха, я вытаращилась на отца и одними губами сказала: «Не могу положить трубку». Я беззвучно проорала: «Это Иисус!»

Как бунтовать против родителей, которые всегда почитали бунтарство? Если б я принимала наркотики или отдавалась банде преступников-байкеров и гангстеров-сифилитиков, отца с матерью это обрадовало бы, как ничто другое.

Ведя себя так, будто время семейного завтрака священно, папа лицемерил. На столе возле него лежала обычная гора папок с делами сирот, а среди них глянцевая фотография пары суровых глаз крупным планом. Эти глаза цвета камня – они словно презирали все дурацкие роскошества, какие видели в нашем шикарном гостиничном номере. На миг мое девчачье хихиканье оборвалось – мой взгляд приковали грубые черты и неприветливое выражение этого славянского найденыша. Меня заворожила его вульгарная разбойничья ухмылка.

Наконец мама прервала молчание:

– Положите трубку, юная леди.

Я огрызнулась:

– Иисус говорит, что это ты толстая.

– Клади трубку, – приказал папа.

– Эй, в посланцев не стреляют, – ответила я и прибавила в телефон: – Иисус, я перезвоню позже. Всемогущий папочка-деспот ведет себя как бука. Ну, ты-то меня понимаешь. – И напоследок я добила: – А насчет маминого живота ты прав. – С изысканной Ctrl+Alt+Неспешностью я выключила и положила телефон возле своей пустой тарелки.

Для справки, милый твиттерянин, в тот день на завтрак мне дали всего лишь половинку грейпфрута, тощий ломтик хлеба без масла и яйцо-пашот. Перепелиное, между прочим, яичко. Этот концлагерный паек не лучшим образом сказывался на моем настроении. Изображая героиню Элинор Глин[27], я вскинулась, подставила папе лицо и заявила:

– Раз уж ты настроен заставить меня страдать… – тут я, как положено девушке из книги, закрыла глаза, – то просто возьми и ударь меня! – Так же как другие подростки мечтают о больших карманных деньгах, красивых волосах или о друзьях, я хотела, чтобы родители меня побили. Удара кулаком или шлепка ладонью – вот чего я жаждала. И не важно, кто из этих не приемлющих насилие и желающих добра идеалистов-пацифистов – мама или папа – влепил бы мне. По щеке ли, в живот – все равно; я хотела быть побитой, поскольку знала: ничто так действенно не меняет баланс сил между ребенком и родителями. Если бы я вынудила их хотя бы разок отлупить меня, то всегда могла бы припоминать этот случай и побеждать в любом споре.

О, быть Элен Бернс, подругой детства Джейн Эйр, стоять перед ученицами Ловудской школы, когда тебя стирает в порошок мистер Брокльхерст. Или быть Хитклиффом, в чью хрупкую голову бросил камнем молодой хозяин Хиндли. Подобное унижение на людях было моей самой сокровенной мечтой.

Безмятежно, закрыв глаза, я с нетерпением ждала болезненного удара. Слышала, как мама перемешивает сахар в кофе – ложка тоненько пела, звеня о фарфоровую чашку. Слышала хруст – отец размазывал масло по тосту. Наконец мама сказала: