Обреченные на вымирание (СИ)

- Но у нас есть то, чего не было у них! - Альберт Яковлевич указал пальцем на большую группу беженцев. - Оружие, боеприпасы, гранаты и роботы! - он повысил голос, поднял палец. В следующее мгновение из-за стен школы выпрыгнуло здоровое механическое создание. Пролетев двадцать метров, с лязгом, шипением и гулом сервоприводов оно приземлилось рядом с трибуной. Несколько полицейских предусмотрительно держали это место свободным. Земля под тяжелыми ступнями машины содрогнулась. Машина высотой в четыре метра с легкостью, несмотря на бронированные накладки повторила жест всех революционеров - резко вскинула вверх руку сжатую в кулак. У меня в голове зазвучало многоголосое «Но пасаран» из кинофильмов прошлых лет. Публика ахнула, потянула вверх морщинистые шеи, пытаясь разглядеть гиганта.

- Более того! - мэр не давал толпе опомниться. - Нас поддержат все! Даже те, кого мы еще вчера считали врагами. Оглянитесь, посмотрите, сколько нас здесь! У нас хватит сил и оружия, чтобы уничтожить эту черную падаль, для которой нет места на нашей планете! Они живые, из плоти и крови, они смертны!! Значит, их можно уничтожить. Я объявляю военное положение и мобилизацию! Призываю всех мужчин вступить в ряды ополчения!!!

Послышались сначала робкие, а затем все более смелые и нарастающие возгласы. Захлопали, заплескали старческие ладоши. Со стороны группы крепких парней донесся молодецкий свист. Мэр поднял руку, призывая собрание к тишине. Я увидел, как один из стариков будущий ополченец хлопнулся в обморок, а может и просто решил откинуться в лучший мир, не дожидаясь, когда его отправят на передовую. Вокруг него засуетились такие же вояки, одной ногой, застрявшие в могиле.

Восстановив тишину, мэр продолжил:

- Всех способных держать оружие, прошу подойти к мэрии ко второму подъезду. Не забывайте отмечаться в списках. Женщины с медицинским образованием…

- Пойдем, Михалыч, - сзади послышался голос Андрея, - делать здесь больше нечего.

- Ты видел? - спросил я у Андрея, когда пустынными дворам мы возвращались в квартиру.

- Что именно?

- Робота. Это настоящая машина для уничтожения. Мясорубка.

- Ты тяжелого еще не видел. Он на полтора метра выше. А это вам легкого показали. Держит мэр козыри в рукаве. Понемногу печеньки скармливает.

- Что ты такой злой, почему о нем так плохо думаешь? Он ведь для всех нас старается.

- Да, старается, только в первую очередь для себя. Я пожму ему руку и сниму шляпу, если увижу его среди ополченцев на баррикадах. Только вряд ли. Я в людях разбираюсь. Он не глуп, это факт, красивые слова, нужные слова умеет говорить, лицом играет, когда надо, интонациями, только не верю я ему, хоть тресни. Я таких правильных знаешь, сколько повидал? Был у нас в полку майорчик такой же бравый, мужественный, с лицом героя. Про патриотизм и смелость частенько задвигал, жалел, что нет возможности применить свои знания и умения военного летчика-асса. А когда началась заваруха с китаезами, и в нашем полку стали формировать отдельный отряд для переброски на границу, он единственный написал рапорт о переводе в диспетчеры. Вот так, Михалыч. Терпеть не могу тех, кто языком чешет хлеще, чем дело делает.

Андрей замолчал, желваки ходуном ходили на его загорелых скулах.

- А ты попал в тот отряд? - робко поинтересовался я.

- Попал.

- И как? Пришлось повоевать?

- Пришлось. И хватит об этом.

Андрей, похоже, не гордился своим участием в восточной войне. Я решил позже его об этом расспросить. Получалось, он не просто военный летчик, а к тому же боевой. Значит, мэр не покривил, когда вербовал его в командиры. Теперь мне стало понятно, почему Андрей так хорошо владеет оружием и хладнокровно нажимает на спусковой крючок.

Вспоминая хроники скоротечной Российско - Китайской войны, в памяти всплыли тревожные сообщения СМИ, жуткие кадры окровавленных солдат на носилках, залпы орудий, бомбардировки, полыхающие дома, испуганные беженцы, опаленные лица солдат. Запомнился один молоденький лейтенант, только что с передовой. Он был невысокого роста, худощав, в бронежилете, в разгрузке, обвешанный всякими устройствами и боеприпасами, с перепачканным мальчишеским лицом. Шел неуверенной походкой, на ходу рассеянно стягивал сферу. На рукаве дымилась прожженная камуфлированная куртка. Какой-то проворный журналист подскочил к нему, сунул в лицо микрофон и задал вопрос: «Как обстоят дела на линии фронта?». Парнишка остановился не сразу. Еще несколько шагов журналист тянулся за ним, картинка прыгала, по-видимому, оператор пятился. Офицер медленно убрал шлем под руку, моргал в объектив, словно не понимал, что происходит, открыл рот и ничего не смог сказать. Он так и стоял с разинутым ртом, моргал, пока оператор не прервал запись. В этом для меня и заключался весь ужас войны - шок, глубокий шок, вызванный смертельным страхом и ужасом бойни.