Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы

Староста и оба полицая между собой переговорили на своем языке. Всего разговора я не понял, но суть его была в том, что, если мать еврейка, значит, сын еврей.

Нас заперли в камеру при управе, а на рассвете снова допрашивали: кто такой Алексей, где он? Кто скажет, того сейчас же отпустят. Это была, конечно, полицейская ложь. Но никто не знал, где Алексей. Он своевременно ушел из Александровки.

Из Александровки по направлению Игрени нас повезли на подводе. Три полицая сидели рядом, впереди и сзади на подводах ехали еще по одному полицаю. По дороге мы разговаривали. Сергей предположил, что нас везут на восстановление железнодорожных путей. Но я был уверен, что меня везут на расстрел.

Последние часы перед расстрелом?

Мы проехали Игрень и направились дальше в направлении Днепропетровска. День стоял тихий и солнечный. По голубому небу плыли отдельными островками белые облака. Я мысленно прощался с окружающей предвесенней природой и жадно всматривался в каждый штрих ее красоты.

Нас привезли в Амур-Нижнеднепровскую комендатуру. Во дворе комендатуры стояло с десяток подвод таких же, как наша. Часть подвод выезжали со двора порожняком, после выгрузки всяких подозрительных мужчин и даже местных жителей. Другие подводы привозили новых арестованных. На всех уже были составлены списки. Только меня одного снова допрашивали. Наш полицай, немец-фашист и переводчик встали вокруг меня и начали задавать вопросы. Фашист спрашивал на ломаном русском языке, еврей ли я. Мне вопрос был ясен, но сделал вид, что не понимаю. Тогда вмешался переводчик и спросил: «Ты жид?» Я отрицал. Но он фашисту разъяснил, что я пытаюсь скрыть свою национальность, на что фашист ответил: «Ему это не удастся. Необходимо отметить в документах и указать при передаче».

Нас всех построили, проверили по списку, пересчитали и колонной по три человека в ряд повели через мост в город к тюрьме, где немцы устроили лагерь для военнопленных.

Пока оформляли передачу, нас держали у ворот, а потом открыли ворота и завели во двор. Лагерное начальство, пересчитав нас вновь и убедившись, что количество соответствует списку, отпустило наш конвой. Нас же повели в глубь двора, выстроили в три шеренги, и какой-то фашист скомандовал: «Кавказцы — два шага вперед. Узбеки, таджики, киргизы, калмыки, татары — 3 шага. Евреи — 4 шага. Русские и украинцы остаются на месте».

Я остался стоять на месте.

Меня не выдали.

Немец снова повторил команду. Сергей и Николай меня не выдали, несмотря на то что меня допрашивали в Александровке в их присутствии.

Всегда соображать, и быстро.

Немец скомандовал: «Всех в баню, а потом — на медосмотр». Баня была для меня губительной операцией, а тем более медосмотр. Но я в баню пошел, вымылся. Одежду продезинфицировали, я переоделся, и вместо того, чтобы идти стричься и на медосмотр, я пошел в туалетную и вышел оттуда, когда все прошли медосмотр. Все прошедшие медосмотр были стриженые, а я был заросший. Это обстоятельство меня очень волновало. К вечеру, когда я вошел в тюремную камеру 1-го корпуса, где нас разместили, я выделялся среди всех. Я не хотел попадать в одну камеру с Сергеем и Николаем, и мне это удалось. Мое стремление отделиться от них было вызвано возможной с ними ссорой. И тогда, со злости, один из них мог бы обозвать меня. Либо рассказать из сочувствия ко мне какому-нибудь соседу или товарищу по камере, не задумываясь о последствиях.

Камера была размером примерно 6x4 м. У входа стояла параша, на окне решетка. Окно обито железом под откос в виде кармана, так что виднелась часть неба. Спали все на цементном полу впритык друг к другу, в два ряда, с очень узким проходом посередине. Когда я поселился в камеру, она была не полностью заполнена, и я имел возможность занять место в середине камеры. Но и ко мне доносился запах параши, смешанный с общей духотой. Спали все на голом полу. Кто мог, подкладывал картон или тряпки. В моей камере поселились четверо игренских мужиков, пригнанных сюда вместе со мной. Тут был народ разношерстный — от шахтера и колхозника до инженера и капельмейстера.