Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы

Одевшись, мы шли на построение (с котелками). Нас водили на завтрак. Кухня находилась далеко от барака. Обычно охранник требовал, чтобы мы шли с песней. Когда было настроение, мы пели (запевал Левка Орлов), но часто мы бастовали и не хотели петь. Тогда охранник гонял нас 15–20 раз бегом вокруг барака. Мне эта процедура доставляла страдание, так как болела нога. И все-таки мы не запевали. Изможденные, шли на кухню, получали свою баланду и кусочек хлеба. Шли опять в барак (строем) и поедали холодную баланду. Затем отправлялись на работу. Процедура питания была три раза в день. Мы были очень голодны, настолько голодны, что лично я неоднократно подбирал и поедал очистки, которые выбрасывали охранники. Так протекали дни в Лоуколампи.

Как мы жили

Публика в лагере собралась разношерстная. В основном — ленинградцы. По профессии самые разные люди. Были здесь и директор завода и главные инженеры, и просто инженеры, студенты, учителя, работники торговли, а также простые рабочие или мелкие служащие. Сейчас уже трудно вспомнить обо всех обитателях лагеря, но некоторые до сих пор сильно запали в душу.

Володя Коган — главный инженер какого-то завода в Ленинграде. Он был намного старше всех нас, уже седеющий мужчина. Очень эрудированный человек. Очень добрый и отзывчивый товарищ. Мастер на все руки. С ним очень приятно было беседовать.

Соломон Шур — архитектор. О нем я напишу отдельно.

Яшка Раскинд из Белоруссии. Это простой слесарь, но тоже знающий парень. Необычайно добрая душа. Всегда всем поможет, посоветует, со всеми поделится. С ним я был еще долго после плена в Новошахтинске. Затем я уехал, и он уехал, и мы потеряли друг друга.

Сеня Каплун — слесарь-жестянщик из Ленинграда. Хороший товарищ. Хотя и не имел образования, но эрудирован во многих областях.

Мишка Тумаркин, по кличке «Немец». Добродушный, отзывчивый паренек, умел дружить со всеми и оказывать помощь кому надо.

Левка Этинген — очень молодой паренек. Студент из Ленинграда. Очень справедливый и принципиальный. Не мог терпеть никакой фальши. Говорил всегда что думает, прямо в глаза.

Всех сейчас не упомнишь, но помню, что были и не совсем приятные люди. Например, два брата, работавшие в торговле (одного почему-то звали номер семь), некий Табачников, беспокоившийся только о себе. Был даже какой-то Мишка — вор-рецидивист, весь истатуированный. Несмотря на всю разношерстность обитателей лагеря и на те, почти невыносимые, условия, в которых мы жили, мы все-таки представляли собой коллектив единомышленников. Хотя бывали и ссоры и недоразумения, но, в основном, мы жили дружно. Существовала братская взаимопомощь. Благодаря этому, у нас не было жертв. Мы все выжили и вернулись домой, в то время как в общих лагерях люди погибали сотнями и тысячами.

Мы все были страстными патриотами своей страны. Огорчались и переживали за каждую неудачу наших войск, за каждый отданный врагу город. Верили в окончательную победу. А когда начались победы наших войск, мы были безмерно счастливы. Каждый взятый город — это был у нас праздник. Если кто-нибудь был из этого города, то он в этот день не ходил на работу (как-то это устраивали).

Мы были в курсе событий. Надо сказать, что финские газеты довольно объективно освещали ход событий. Мы доставали газеты (не помню как). Шур, хорошо владеющий финским языком, переводил основные сообщения. Я записывал то, что он переводил. Каждый день все собирались в бараке, закрывали дверь, ставили кого-нибудь на атасе и проводили политинформацию. Я зачитывал все сообщения, что удавалось перевести из газет, другие сообщали о том, что узнали из разговоров с финнами. Это были хорошие минуты. Как блестели глаза у всех, когда начались наши победы после Сталинграда.

Вечерами, когда стало тепло, мы выходили во двор и пели наши советские песни. Инициатором этого всегда был Левка Орлов — москвич, очень душевный человек. Пели и еврейские песни. Затем собирались группками, вели задушевные беседы. Вспоминали родных и близких, былые хорошие времена. Так как мы всегда были голодны, то разговоры часто переходили на кулинарные темы. Многие изощрялись в рассказах о блюдах, которые они когда-то ели. Это еще больше разжигало голод, и потихоньку мы расходились и заваливались на свои нары. Там продолжали думать втихомолку. Когда начались успехи наших войск, появилась более реальная надежда на возвращение домой. Хотя лично я, как всегда, не надеялся когда-либо увидеть кого-нибудь из родных.

Наш «колхоз». Соломон Шур

В лагере мы жили так называемыми «колхозами». То есть несколько человек, наиболее близкие друг другу, объединялись в «колхоз». Так как обобществлять было нечего (имущества у нас не было), то такое объединение носило чисто символический характер. В основном объединялись люди, близкие по духу, по взглядам, по эрудиции, по профессии.

В наш колхоз входили: Коган, Этинген, Яшка Рыжий, Соломон Шур и я. Неофициальным председателем был Володя Коган — самый старший по возрасту и всеми уважаемый человек.