Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы

Мне необходимо было выкупаться, и я решил для этого пойти в Днепропетровск к Остроуховым. Перешел через Днепр по льду в районе Мандрыковки, Стояли теплые для февраля дни, и по Днепру в отдельных местах на поверхности льда стояли талые воды. Я шлепал по талой воде и благополучно перешел на правый берег. В город я вошел ночью часам к 9 и должен был пройти на Комсомольскую через весь город во время действия комендантского часа и маскировочного затемнения. Я старался идти по периферийным улицам, быть незамеченным. Но мне это не удалось. Меня остановил немец. Я перепугался, думал, что задержит, потребует документ и отправит для установления личности. Но, к счастью, немец имел совершенно другой интерес. Он зажег фонарик, показал мне бумажку, в которой была написана улица и номер дома и спросил, как пройти по этому адресу. Я ему рассказал, и он пошел дальше. К Остроуховым я попал к 10 часам ночи. Когда мне открыли дверь и впустили в кухню, я сказал, что пришел специально выкупаться и буду идти обратно. Мне устроили хорошую ванну, покормили и уложили спать на кушетке у трубы.

В 11 часов зашел Мишель (Михаил Васильевич). Увидев меня, он раскричался, устроил скандал, упрекал меня в безрассудстве, говорил, что мое появление в их доме будет стоить им жизни. Но женщины его успокоили. Я хотел незамедлительно уйти. Но Нила М. не пустила и заверила, что уйду до рассвета в 6 часов.

Утром Мишель появился часов в 6. Он, видимо, ночевал у Виталика (в квартире Энтина). Я проснулся от его крика, почувствовал себя виноватым за то, что проспал, а Мишеля правым. Через двор побежал за школу. В город идти не хотел, так как еще было очень темно, а переждал в укрытии до полного рассвета. Пошел я к парку Шевченко, чтобы оттуда выбрать переход через Днепр на левый берег.

Через Днепр переходить было опасно. Лед был непрочный, и можно было провалиться между трещинами льдин в воду. Но другого выбора у меня не было, и обратно в Александровку решил идти по тому же пути, которым шел в город. При подходе к парку Шевченко увидел у левых въездных ворот в парк немецкие крытые тентом грузовики, возле которых толпился народ с корзинами и мешками. Это были в основном женщины-колхозницы. Немцы проверяли их документы (справки, разрешения – Ausweis). У кого было разрешение, по лестнице влазили в грузовик. Когда посадка кончилась, лестницу убрали и немцы сели в кабину, я подцепился на задний борт и влез в грузовик через проем брезентового тента.

На левом берегу нас выгрузили. В Александровку добрался благополучно пешком.

В Александровке появился и познакомился со мной некто Алексей. Он поступил на работу на опытное поле. Алексей, парень лет 25, чернобровый, чубатый, косая сажень в высь и в ширь, кирпатый. Он скоро пристал в приймы к Катерине, разведенной молодичке, и зажил в полном достатке. Муж Кати был в армии. Я заходил к Алексею, хотел выяснить, что он за птица, но мне это не удалось. В кожевенную мастерскую, где я продолжал иногда обдирать шкуры, часто заходили немецкие офицеры – заказчики кож и шкурок.

Зачастили в мастерскую и местные полицаи, которые задавали мне вопросы, кто я, откуда я. Мне стало ясно, что мною интересуются. Кожевник Чимбарь отношение ко мне резко изменил, сурово заявил, что не нуждается больше в моей помощи. О причине такого поворота нетрудно было догадаться. Либо он слышал разговор обо мне, либо испугался, что на моем фоне и его распознают. Однажды в воскресенье я помог бухгалтеру опытного поля погрузить и отвезти к нему домой на Игрень овощи. По соседству с домом бухгалтера я увидел во дворе моего кожевника и игреньского полицая. Значит, он жил в доме полицая. Вероятно, он рассчитывал на надежное полицейское прикрытие, отвод глаз и подозрений.

В колхозе мне выдали на заработанные трудодни мешок пшеницы, картофель и другие продукты. Завозить эти продукты мне было некуда. Узнав об этом, председатель колхоза выделил мне маленькую комнатку-конурку в доме, где жил колхозник-немец с женой и дочкой. Дочь их работала в Днепропетровске у немцев переводчицей, как и большая часть немецкой молодежи Александровки. От хозяина дома я узнал, что немцам под Москвой Красная Армия преподала урок. Но точных данных я не имел. В газетных сводках немцы сообщали о какой-то планомерной перегруппировке войск и о занятии заранее подготовленных позиций. Все эти сводки выглядели туманными и расплывчатыми, но отражали резкое ухудшение положения фашистов на фронте.

Допрос в управе.

В первую же ночь ночевки на новой квартире меня разбудили стуком в дверь. В комнату вошли два полицая – немецкие колонисты, те самые, которые задавали мне вопросы в кожевенной. Меня повезли в сельскую управу. Староста управы меня знал. Я ему пилил дрова. Кроме меня, в управу привезли Сергея Рязанского и пожилого мужика из Орла, звали его Андреем.

Мне учинили допрос. Кто я по национальности? Я ответил – русский.

– А что, если мы проверим и докажем, что ты еврей?

Я понял, о какой проверке идет речь, и сказал, что отец мой русский, мать еврейка.