Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы

После окончания академии был направлен на деревообделочный комбинат, где проработал до пенсии. Последнее время занимал должность главного инженера. Сейчас, будучи на пенсии, работаю рабочим – с тем, чтобы получать пенсию и зарплату. Здоровье заметно ухудшилось, сердечные боли часто тревожат. За годы жизни вдали от еврейского окружения почти забыл свой родной еврейский язык (идиш), разучился писать и даже читаю с трудом. Единственная связь с евреями – это несколько знакомых и друзей. Религиозные традиции не соблюдаю. Конечно, переживаю факты антисемитизма и «болею» за евреев. Один из сыновей женился на русской. Об Эрец мечты нереальны. Но при возможности я все же выехал бы в Эрец Исраель, хотя мне уже поздно выезжать, тем более без детей.

Отдавая дань памяти моим погибшим родным, вся наша семья часто навещает место казни евреев в городе Борисове, где установлен мемориал, охраняемый, в хорошем состоянии. Из однополчан помню Дяткина, проживающего в Ленинграде; Гринберга, уехавшего в Эрец; Герцберга, живущего в Ленинграде; «Кузнеца», умершего, и, конечно, близкого мне друга, с которым мы поддерживали связь, – Соломона Шура, умершего в Москве.

Ровно, 1983 г.

Соломон Каплун «В лагере я встретил друга»[69]

Я, Каплун Соломон Хонович, родился в местечке Костюковичи Могилевской области в 1913 г.

<…>

В апреле 1930 г. я переехал в Ленинград и там в течение трех лет работал в слесарных мастерских. Затем два года служил в Красной Армии. После возвращения из армии работал слесарем. В 1941 году по мобилизации был призван в армиию в 119-й строй-батальон. Воевал на Карельском перешейке.

28 августа 1941 г. попал в окружение и очутился в плену в Финляндии в районе Райселе. Работа на озере, мы вылавливали из озера лес. Весной 1942 г. нас отправили в лагерь для военнопленных в г. Выборг. Через несколько дней всего около ста человек евреев-военнопленных переслали в главный лагерь Наариярви. Оттуда меня послали работать на завод слесарем по наладке оборудования. Завод перерабатывал подземные залежи в удобрения. В лагере я встретил друга, с которым учился в вечерней школе в 1932 г., – Дяткина Бориса Львовича. В лагере мы прожили до заключения перемирия с Финляндией.

Затем нас отправили в Советский Союз, в Ростовскую область, в Новошахтинск. Там, в лагере Госбезопасности, я пробыл два месяц. После окончания проверки был направлен на работу в шахту № 5, где работал шахтером. Затем был переведен слесарем в мастерскую по ремонту весов. Я работал в ней до 1946 г. Далее переехал в Ленинград, где и проживаю по сей день.

Санкт-Петербург, 1994 г.

Циля Леечкис. Записки военфельдшера.[70]

Я родилась в 1917 г. в еврейской семье в колонии Ефингар (ныне село Плющевка) Николаевской области. В 1934 г. мои родители умерли, и мне пришлось переехать к братьям, которые проживали в Ленинграде.

В Ленинграде мне удалось быстро овладеть русским языком, закончить медицинскую школу, и после того, как я проработала несколько лет фельдшером, я поступила в 1-й Ленинградский мединститут. Там меня и застала война. На второй день я была мобилизована и доставлена в распоряжение 130-й авиабазы на станции Дно, где меня, в чине лейтенанта, зачислили военфельдшером при штабе. Вскоре 130-я авиабаза под натиском фашистских войск расформировалась, и медслужба перешла в распоряжение 7-й армии. При этом штаб, санотдел и все госпитали находились в Петрозаводске. Меня назначили начальником санлетучки, в состав которой входило 8 медсестер и 8 санитаров. Нас обеспечили вагоном продовольствия, необходимыми медикаментами и разным перевязочным материалом. Началась работа по обслуживанию больных и раненых из 3-й Ленинградской добровольческой дивизии, которая выходила из окружения. Все это было на станции Токари.

<…>

Рядом с нашими вагонами стоял бронепоезд, который привлек внимание немцев, они начали усиленно его бомбить, во время одной из таких бомбежек осколком меня ранило в правую ногу. Так как финские войска заняли Петрозаводск, наш путь был к нему отрезан. По распоряжению командования 3-й добровольческой дивизии мы начали отходить в лес, чтобы добраться до реки Свирь и переправиться к нашим войскам.

Начались тяжелые дни и ночи гнетущего унизительного окружения, и понять это может лишь тот, кто видел все своими глазами. Запаса продовольствия не было, но нас выручали имеющиеся в лесу разные ягоды. Когда мы добрались до реки Свирь, оказалось, что перебраться через нее очень сложно: река эта с порогами и очень быстротечна. Лишь одни мужчины, соорудившие кое-какие плоты, смогли пуститься вплавь, но мы так и не узнали, удалось ли кому-либо из них добраться до противоположного берега. Мы, одни женщины, остались на берегу, затем добрались до кладбища, развели костер, кое-как обогрелись и устроились на ночлег.

На душе было грустно, но немного стало легче, когда я достала свой «мешочек-подушечку», в котором хранились студенческий билет, зачетка, фотографии братьев и родителей, а также письма родных.

<…>