Обреченные пылать

Нет, у мистера Гутмана просто не могло быть никакой боли. Я ещё в детстве пришла к такому выводу. Просто не хотела верить в то, что человек со столь тёплой энергетикой может страдать… В конце концов мистер Гутман был художником, а творческим людям позволительны странности!

Все знали о том, что чудаковатый сосед-отшельник художник, потому, что всю свою жизнь он проводил на втором этаже, в комнате без занавесок, благодаря чему в светлое время суток можно было разглядеть, как он, замерев, сидит напротив мольберта. Однажды мы с Джереми решили разузнать, что именно мистер Гутман рисует на своих картинах, для чего стащили из гаража Генри его старый бинокль, с которым тот когда-то ходил на бейсбольные матчи. Затаив дыхание, мы с братом целое летнее утро вглядываясь в стёкла бинокля, пытаясь рассмотреть хотя бы что-нибудь, однако кроме едва уловимого движения рук мистера Гутмана мы в конечном итоге так ничего и не увидели. С тех пор мы больше не пытались подсмотреть за скучной жизнью соседа напротив, целиком перебросив своё внимание на более интересную семейную жизнь мистера и миссис Фултон, которая уже спустя неделю показалась нам ещё более скучной, чем жизнь художника, после чего мы наконец решили незаметно вернуть бинокль обратно Генри, который его уже везде обыскался. Незаметно вернуть, правда, не удалось, из-за чего Джереми пришлось сутки ходить с красными ушами. Так я начинала постепенно понимать, что быть неприкасаемой девочкой зачастую бывает выгоднее, чем мальчишкой с надранными ушами…

…Я всё ещё стояла на тротуаре и смотрела в сторону мистера Гутмана, обернувшегося на мой вопрос о том, не нужна ли ему моя помощь. Посмотрев на стоящие на его крыльце коробки и снова кинув взгляд в мою сторону, он, наконец, совершенно неожиданно утвердительно кивнул головой, давая мне понять, что не отказывается от моей помощи.

От неожиданности у меня перехватило дыхание. Неожиданным было не только согласие мистера Гутмана на принятие моей помощи, но и внезапно проявленное мной желание предложить ему свою помощь.

Сделав глубокий выдох, я открыла калитку, ведущую во двор соседа, и вдруг превратилась в пятилетнюю девочку в розовых шортах с травяными разводами, с замиранием сердца направляющуюся к крыльцу дома с комнатами-лабиринтами, из которых нет выхода.

Глава 78.

Я до последнего не поднимала взгляда из-под ног. Подойдя впритык к крыльцу мистера Гутмана, я окинула взглядом коробки, одна из которых превышала в размерах вторую в два раза. Не задумываясь, я подняла ту, что побольше, и поняв, что дальше тянуть просто некуда, не выглядывая из-за коробки, наконец спросила:

– Куда нести?

Вместо ответа мистер Гутман открыл входную дверь в дом и, пропустив меня внутрь, с лёгкостью взял в руки оставшуюся коробку, что доказало моё предположение о том, что она не такая тяжёлая, как та, которую взяла я, что ознаменовало правильность моего выбора.

По планировке дом мистера Гутмана оказался точь-в-точь таким же, как и дом моих родителей, и дом дяди Генри, и дома остальных наших соседей (мини-домик, который я делила с Нат и Коко, был не в счёт).

Наша улица состояла из восьми одинаковых домов. По левую сторону улицы, сразу после домика Коко, располагался дом мистера Гутмана, за которым следовал дом шоколадно-молочного семейства Рассел, после которого шёл один дом с заколоченными окнами и дверями, следом за которым зиял частично выбитыми окнами и снятыми с навесов дверями полностью заброшенный дом. По правую сторону расположился дом моих родителей, соседствующий с домом Генри, за которым следовал дом вредных Фултонов, возле которого стоял ещё один заколоченный дом на нашей улице. Дома по левую сторону, в отличие от вытянувшихся в струнку домов правой стороны, стояли вразнобой. Дом мистера Гутмана стоял намного дальше от дороги, чем дом Расселов, а следующий за Расселами заколоченный дом повторял расположение дома мистера Гутмана, после которого заброшенный дом с выбитыми стеклами повторял расположение дома Расселов. По правую сторону дороги, с угла забора, разделяющего территорию Генри и Фултонов, в плотную струнку росли старые длиннокосые ивы, по левую же часть дороги, вдали друг от друга, росло лишь три одиноких древних клёна, каждую осень окрашивающихся в бордово-красные тона.