Обреченный на бой

— Нет, — она оттолкнула его и упрямо вскинула голову, — я никогда, слышишь, никогда этого не забуду. — Она прильнула к нему и обняла изо всех сил. Потом отпрянула, мотнула головой, стряхивая слезы, и исчезла в черном проеме двери.

Грон тяжело вздохнул и побрел к колоде. Надо было обдумать, что делать дальше. Он подобрал колун и присел на колоду. Вдруг из глубины прохода раздалось злобное рычание. Грон вскочил на ноги и поднял топор. Из проема выскочил послушник с двумя собаками на поводках. Заметив Грона, он вытянул руку и полным ненависти голосом закричал:

— Аор, Нейс, рви его, рви!

Собаки бросились вперед. Грон встретил первую ударом колуна. Череп собаки брызнул мозгами, а Грон развернул рукоять и воткнул ее в пасть второй собаке, другой рукой стиснув ее горло. Послушник, увидев конец первой собаки, взвизгнул и бросился на Грона. Руки были заняты псом, поэтому Грон ударил ногой. Удар пришелся в грудь, у послушника внутри что-то хрустнуло, и из горла вырвался фонтан крови. Пес извернулся и попытался ухватить Грона за руку, но он стиснул руки и швырнул собаку в пропасть. На дровяном дворе вновь наступила тишина. Грон, тяжело дыша, огляделся. Надо было бежать. Он очень сомневался, что ему сошло бы с рук и убийство рабов, но жрица, послушник, а главное, священные собаки! Грон быстро подошел к глиняной бутыли и обтерся, затем повернулся к обрыву, но не успел сделать и шага, как за спиной раздался холодный, сухой голос:

— Агиона ждут неприятные новости.

Грон резко обернулся. У трупа послушника и собаки стоял высокий человек в грязно-бурой накидке и брезгливо смотрел себе под ноги, из двери выходили храмовые стражники. Трое были с луками. Жрец поднял брезгливый взгляд.

— Что тут произошло?

Грон лихорадочно обдумывал версии, но ничего путного в голову не приходило.

— Что от него ждать, о Говорящий за два рта, это же Колун! — Толстый стражник в чуть более богатой, чем у остальных, накидке презрительно разглядывал Грона.

Грон мысленно присвистнул, это был титул Первосвященника. А тот покачал головой и, не меняя брезгливого выражения лица, ответил:

— Однако священного пса убил именно он, голова размозжена колуном. К тому же он без колодки.

Стражник удивленно уставился на него, а Первосвященник отвернулся и направился к выходу, на ходу бросив:

— Этого в большую колодку и в дальнюю яму. Две руки стражников со мной. — Он хищно улыбнулся, — кое-кого сегодня ждет необычное пробуждение. — И скрылся в проеме.

Грон обернулся — над морем пылал восход, начинался новый день.

Массивная деревянная решетка наверху поползла в сторону. Грон слегка вскинул глаза. Тяжеленная деревянная колодка, зажимавшая руки, ноги и голову, жестким воротником упиралась в затылок и не давала поднять голову. В грязный пол ямы уперлось бревно со ступенями, потом показались крепкие волосатые ноги в сандалиях, передник стражника. Затем Грон ощутил скрежет открываемых замков, грубый толчок и рухнул на бок в лужу своей мочи и экскрементов. От трех суток сидения в колодке все тело затекло, и он чувствовал, что не может пошевелить даже пальцем. Стражник несколько раз пнул его, потом сморщился и заорал наверх:

— Этот урод не может даже подтереться. Давай сюда веревку, будем вытягивать.

Когда его вытащили наверх, Грон зажмурился от яркого света. Сухой холодный голос рядом с отвращением произнес:

— Обмойте его, от него несет, как от шелудивого осла.

Грона поволокли к каменному корыту и окатили несколькими ведрами воды. Он приоткрыл слезящиеся глаза и глянул на говорившего. Это был сам Первосвященник. Дело шло к священным псам. Грон попробовал незаметно размять мышцы, напрягая и расслабляя их. Получалось не очень. Его схватили за руки и потащили куда-то внутрь большого двора. Когда его выволокли через небольшую калитку во внутренней стене, в уши ударил гул толпы. Стражники, не дав ему оглядеться, швырнули его вниз по небольшой лестнице. Грон покатился по ступенькам, кривясь от боли, но чувствуя, как болезненные удары разгоняют кровь в затекших мышцах. Он по-прежнему щурил глаза, давая зрачкам время приноровиться к яркому солнечному свету.

— На колени, раб.

Грон повернул голову и увидел десять высших жрецов, стоящих полукругом на той площадке, где он лежал. Жрецы стояли с каменными лицами, широкие грязно-бурые накидки колыхались на ветру. Грон с трудом поднялся на дрожащих ногах и огляделся. Он пребывал на узкой площадке, тянущейся вдоль уступа, образованного сложенным из огромных каменных плит фундаментом храма. Внизу, у самой стены, фундамент переходил в крутой откос, удержаться на котором можно было, только цепляясь руками и ногами за выщерблины в камне, а вдоль всего откоса тянулась узкая, отгороженная кованой решеткой терраска, на которой рычали и кидались на прутья решетки священные псы. Вокруг клубилась огромная толпа. На улицах Тамариса, которые были видны с площадки как на ладони, не было заметно ни одного человека. В порту маячили одинокие фигуры стражников. Казалось, весь город был здесь.

— На колени!