Обреченный царевич

Начальник гарнизона начал слать в столицу обеспокоенные послания: мол, зреет измена, Аварис вскармливает опасного врага прямо с собственной ладони. Из столицы примчались два «царских друга» с инспекцией и пришло несколько дополнительных конных сотен. Вместе с тем братья, еще довольно молодые люди, находившиеся под влиянием громадного авторитета верховного жреца храма Амона-Ра Аменемхета, повели себя в соответствии с его советами, то есть мудро. Проявили внешнюю покорность верховной власти, отправили в столицу новые щедрые дары. Сверх этого они устроили для гостей смотр сил, специально отобрав у солдат лучшее оружие и как можно неказистее расположив их ряды. В столицу инспекторами было послано искреннее донесение, что войско братьев – это всего лишь толпа отбившихся от полей бездельников, не знающих, где у лука тетива. Сотня всадников шаззу, в случае необходимости, разгонит эту рать. Результатом всего этого было окончательное узаконивание фиванской армии.

Это была вторая фиванская привилегия. Первой, еще за несколько лет до походов Яхмоса своею хитростью, волей и терпением добился верховный жрец Аменемхет. Заключалась она в том, что ни начальник гарнизона и никто из высших офицеров гиксосов не имели сердечного друга во дворце номарха. Был один такой момент, когда верховный жрец рискнул всем и воспользовался внезапной кончиной сорокалетнего кретина, сидевшего на троне фиванского правителя и бывшего сожителем одного из гарнизонных сотников. Авторитетом чудодейственного Амона и с помощью громадной народной толпы, возбужденной специально подгаданными храмовыми чудесами, он возвел на престол не княжеского сына, уже предусмотрительно пораженного гиксосской заразой, а его племянника Камоса. Обиженный сын номарха почти сразу же скончался от непонятной горячки, даже не успев пожаловаться отдаленному царю. И Аварис, лишенный на время своих привычных возможностей, принужден был смириться с правлением племянника, тем более что в столице были наслышаны о его хрупком здоровье и почитали фигурой временной. Очень быстро выяснилось, что воля Камоса в полном управлении у верховного жреца Амона-Ра, но исправить уже сложившееся положение можно было теперь только путем применения большой военной силы. Апоп не стал этого делать. Риск верховного жреца оправдался.

Нынешний фиванский порядок был теперь таков: Камос болел, Яхмос маршировал, Аменемхет правил.

Утро прибытия – праздник золота, синевы и прозрачности. В тот момент, когда ладья Ра показалась, сияя, на просторах небесного Нила, ладья Аменемхета как раз приближалась к длинной, мощенной камнем городской пристани. Верховный жрец неподвижно стоял на носу, подобно настоящему изваянию бога, как бы объединяя в своей величественной фигуре смысл двух плаваний – земного и небесного. Вид обширного града радовал немигающее око, гордая, затаенная мысль невидимо билась в самом египетском сердце на берегах великой реки. Большие и маленькие кубики и параллелепипеды домов бедных и богатых, сдвоенные пилоны храмов, повсюду пятна густой садовой зелени, растопыренные пальмовые пятерни над белыми заборами. И так до самого горизонта, где в сухом тумане брезжила ломаная линия горной ограды, отделяющей мир долины от мира восточной пустыни.

Паруса судов были убраны – воздух был неподвижен, как прозрачная пирамида, зато обливались по́том гребцы в деревянной скорлупе судов, буксирующих ладью. Набережная даже в этот ранний час была не пуста. Торговцы, нищие, портовые писцы во множестве толклись на каменной ладони. Они давно уже приметили приближающуюся эскадру. Часть возбужденно сгрудилась у места обычной швартовки знаменитого корабля, другая ринулась в город, оповещая и важных, и всяких о вот-вот грядущем событии – возвращении в город ладьи Амона-Ра. Так что когда с буксира, первым прислонившегося к камню пристани, спрыгнули на берег специальные глашатаи Аменемхета, в их усилиях уже не было нужды. Город кипел встречей. Из всех улиц, выходящих прямо к пристани, вытекали ручейки коричневых двуногих муравьев. Где-то уже зародилось глуховатое биение барабана, перекликались писклявые негритянские дудки. Египтянину, особенно городскому, особенно фиванцу, только дай повод попраздновать.

Са-Ра озабоченно теребил свое некрасивое ухо, прикидывая, как ему расставить своих людей, дабы его святейшество без каких-либо шероховатостей проследовал в пределы храма.

Среди встречающих не было ни одного из правящих братьев.