Обречены воевать

Спустя ровно месяц после юбилея двадцатидвухлетний Уинстон Черчилль упомянул об этом призраке упадка в своей первой официальной политической речи. Стоя на невысоком помосте перед толпой своих соотечественников, Черчилль настаивал на том, что британцам «надлежит следовать этому курсу, мудро начертанному для нас Провидением, и выполнять нашу миссию по поддержанию мира, цивилизации и благого правления в самых отдаленных уголках земли». Опровергая тех, кто утверждал, будто «в этот юбилейный год наша империя достигла высот славы и могущества и что теперь мы начнем клониться к закату, как было с Вавилоном, Карфагеном и Римом», Черчилль призывал своих слушателей «узреть лживость этих мрачных пророчеств». Наоборот, бритты должны встать плечо к плечу и доказать «своими действиями, что мощь и жизненная сила нашего народа несокрушимы, что мы полны решимости сохранить империю, которую, будучи англичанами по крови, унаследовали от наших предков».

Тем не менее в упомянутых пророчествах таилось зерно истины. Стали появляться тревожные признаки того, что Великобритания вступает в полосу упадка[203][204]

. В 1899 году разразилась война с бурами (потомками голландских переселенцев в Южной Африке). Около полувека британцам не приходилось сражаться со столь хорошо подготовленным противником, обладающим современным оружием. Уступавшие англичанам числом, зато отважные и решительные буры нанесли ряд унизительных поражений своим более сильным врагам. Как ранее в Индии и Судане, Черчилль устремился в бой – но только чтобы угодить в плен. Все газеты мира опубликовали отчет о его дерзком побеге[205]. Великобритания в конце концов победила, но заплатила за победу немалую цену, которая изрядно подмочила ее репутацию. Генеральный штаб Германии тщательно изучил ход Англо-бурской войны и заключил, как утверждает Пол Кеннеди, что «Британия не сможет защитить Индию от нападения русских» и что «без масштабной реорганизации военной системы сама империя распадется в течение двух десятилетий»

[206].

Между тем сразу множество соперников стало притязать на приоритет в науке и производстве, то есть в тех областях, которые и сделали Великобританию страной номер один в мире после тяжелой победы над наполеоновской Францией в 1815 году. Гражданская война в США и успехи Бисмарка в объединении Германии в 1871 году привели к тому, что британцам оставалось лишь наблюдать, как другие народы применяют передовые технологии, быстрее развивают экономику и все чаще оспаривают ее превосходство[207]

. Более всего Лондон беспокоили четыре конкурента – Россия, Франция, США и Германия.

Располагая самой крупной армией в Европе и третьим в мире по величине флотом, Россия, с ее быстро растущей промышленной базой и обширнейшей территорией, пугала и приводила в трепет. Новые железные дороги позволили Москве проецировать силу дальше и быстрее, чем когда-либо ранее, а непрерывное расширение владений неуклонно приближало русские границы к британским сферам влияния в Центральной, Западной и Южной Азии[208]. Более того, союз России с Францией предрекал возможность того, что однажды Великобритании, возможно, придется сразиться с обоими конкурентами, причем не только в Европе, но и в Индии.

Франция, несмотря на слабую промышленную базу, оставалась серьезным конкурентом, поскольку была второй по величине империей мира. Колониальные споры часто вызывали трения с Лондоном и порождали опасения по поводу войны. В 1898 году Францию вынудили отступить в конфликте из-за Фашоды (современный Южный Судан), когда стало понятно, что у нее нет шансов взять верх в морском противостоянии. Но приверженность «двухдержавному стандарту» для поддержания паритета с пополнявшимися французским и русским флотами начинала негативно сказываться на британском бюджете[209].