Обретение

Вот ведь имел человек дар появляться завсегда «вовремя». Холмогорцев как раз собирался зайти в пятую лабораторию попить чайку с пирогами. Одному из её научных сотрудников родственники с Алтая присылали необычайно вкусный травяной сбор. Да и ребята в лаборатории собрались как на подбор приятные, всегда было, о чем с ними поболтать. Но делать нечего, товарищу директору не откажешь. Степан повернул обратно и вскоре завернул по коридору направо, затем вышел к лестнице, ведущей к переходу в административный корпус.

Если лаборатории и технические службы института занимали часть шестиэтажного здания, построенного в шестидесятые годы из обычного силикатного кирпича, то «офис» администрации находился в бывшем особняке девятнадцатого века. В девяностые подобные престижные здания чрезвычайно полюбили банки и конторы финансовых пирамид. Круто выглядеть в их бизнесе было предельно важно, ну а через грабительские проценты клиенты затем оплатят страсть нуворишей к шику и модерну.

Тотчас после неказистого перехода все разительно менялось — потолки становились заметно выше, а лестницы намного шире. Остатки былой дворянской роскоши начинали попадаться на каждом углу. Изящные барельефы на стенах, лепнина на потолках, чудом сохранившиеся вазоны в укромных уголках, вычурно исполненные перила. Все здесь дышало былой роскошью старой дворянской столицы. Во всяком случае Холмогорцеву тут очень бы понравилось, если бы не присутствие многочисленного начальства.

Секретарша директора на миг оторвалась от кипы лежащих на длинном столе бумаг и кивнула в сторону двери. Значит, точно ждет, если без доклада. Кабинет директора НИИ был по-начальственному широк и объёмен. Шкафы с тысячами томов технической и политической литературы; обшитые деревянными панелями из дуба стены; несколько обязательных портретов — классики от науки и неизменный Ильич. Здесь он изображен «В горках».

Степан даже не представлял, насколько вождь мирового пролетариата сакрален для советского образа жизни. Ильич сопровождал человека с самого детства. Он в виде ангелоподобного малыша был изображен на октябрятской звездочке, затем на пионерском значке, потом уже на вполне взрослом комсомольском. Неисчислимое множество плакатов, эстампов, барельефов, канцелярских бюстов. Все это вкупе с непременным кумачом создавало неповторимую советскую атмосферу. И еще памятники Ленину! Каменные, бронзовые, чугунные, из благородного мрамора. Они были поставлены буквально в каждом населенном пункте огромнейшей державы планеты!

Эх, эту бы энергию да в нужное русло! Неужели идеологи страны Советов не понимали, что подобным образом напрочь убивают дух того святого революционного времени? Интересно, сколько ответственных партийных работников читали Ленина не для галочки, а для себя? Хотя полные издания его сочинений присутствовали в каждом важном кабинете страны. Портрет, бюст или на худой конец плакат с Ильичом подразумевался в подобных местах по умолчанию. И что, мы лучше стали понимать, что такое настоящий коммунизм?

Хотя не отнять было все-таки одно — все эти бесчисленные образы товарища Ленина стали настоящим символом эпохи. В каждом фильме, сериале об этих временах он должен был обязательно присутствовать в кадре. Это, наверное, как убрать песни Элвиса Пресли, и Америка той эпохи станет совсем иной. Так что от Ильича в этом мире никуда нельзя было деться. Но, боже ты мой, как в реальности такая подача материала все-таки достает свежего человека. Буквально изо всех щелей лезет тебе в глаза!

Илья Львович Розенблюм был больше похож на чудаковатого ученого, чем на директора одного из прорывных институтов отрасли. Настоящим ученым он, по сути, и являлся, успешно совмещая научную деятельность с административной работой. Такое уникальное сочетание время от времени в этой эпохе еще встречалось. Остатки ядерно-ракетного «прорыва» конца сороковых — начала пятидесятых годов. Тогда самым могущественным политическим фигурам пришлось все-таки пойти на поклон к людям от науки и разделить с ними полномочия. Перед страной остро вставал вопрос выживания, и на его решение тогда не жалели ни ресурсов, ни политической воли.

Как ни хорош был Лаврентий Палыч в амплуа лучшего в Союзе менеджера, но что бы он сделал без Курчатова, Королева или академика Харитона? И ведь за этими относительно молодыми учеными стояла старая русская научная школа. Можно ругать большевиков за многое, но ведь они как-то смогли сохранить и преумножить русскую науку, поставив её затем локомотивом советского прогресса и наполнив новыми кадрами. Были, конечно, и потери, как в генетике и кибернетике, но твердая поступь советской науки наблюдалась по всему миру невооруженным взглядом. Розенблюм и был одним из участников этого эпохального прорыва.

Глядя на сутуловатую сухую фигуру директора в модном, кремового цвета костюме, Степан только сейчас осознал, что Розенблюм на самом деле моложе его самого, если считать настоящий возраст.