Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым

Такой же цепкой хваткой держат нас и парафилии. Парафилии (греч.

, производное от слова любовь)

напрямую связаны со многими проявлениями и вариациями желания, некоторые из которых допустимы в культуре, а некоторые остаются под запретом. Что же касается английского слова desire,

«желание», то оно, в свою очередь, происходит от латинского навигационного термина, означающего «звездный». Иметь желание – означает иметь вектор, намерение, направление. Утратить желание – значит довериться воле стихии, подобно мореплавателю, потерявшему путеводную звезду в море, которое от этого сразу же становится нехоженым и враждебным. Неутолимое желание насыщения, желание уклониться от борьбы, жажда плоти, успеха, жажда ощутить во рту любой сладкий привкус, откуда бы он ни исходил, – все это можно получить лишь ценой отречения от души. Но оно же может бросить человека и в теснейшую из камер. Это не означает вовсе, что аскетизм – синоним любви к душе. Порой душа не прочь отдать должное плотскому, хорошей еде и вину, всему отъявленно-беспутному, экстатической жажде жизни, служащей жизненной силе – Эросу. Душа желает безбрежности жизни, и ее желания подчас имеют мало общего с замыслами и устремлениями Эго к насыщению, покою, избавлению от борьбы и конфликта. Замысел души редко когда открывается в прямом противостоянии, скорей его можно найти в местах духовного риска и психологической опасности – явных приметах более свободных жизненных пространств.

Парафилии нашего времени, искажения желания включают сексуальную аддикцию, порнографию, злоупотребление алкоголем, наркотическими средствами и отравляющий консюмеризм – все, что пытается занять незаполненные места души. Что касается зависимостей, то эти формы искажения желания едва ли можно считать объектом нравственного осуждения; скорей уж их нужно ценить по тому, насколько они могут обеспечить душу тем, что ей действительно нужно. Задача души будет изменяться от человека к человеку, порой даже от ситуации к ситуации. Однако, не получив должного сознательного внимания, она будет спроецирована на нечто внешнее, вроде того, что скармливают чревоугоднику в Дантовом Инферно или чего хватает с избытком в женских романах, бесконечной чередой выстроившихся на полках в любом книжном магазине. Искажения желания можно увидеть и в море рекламы, обступившей нас со всех сторон, с ее скрытыми обещаниями освобождения, исцеления, преображения. Их можно найти и в законопроектах, якобы призванных обеспечить национальную безопасность без понимания необходимости того, что открытое общество должно оставаться открытым. Есть они и в сладкоречивых вещаниях телепроповедников, разного рода целителей и знахарей, духовных пустозвонов, обещающих исцеление без боли, освобождение без компенсаторной платы и райские кущи, как можно более удаленные от врат ада. Подобная торговля любовью вразнос недостойна этой силы; именно эта профанация держала человечество веками и тысячелетиями прикованным к земной тверди и уж точно представляет собой профанацию тех подвижнических трудов, которых душа требует от нас.

Прибавьте к этому списку культурных неврозов и различные расстройства пищевого поведения, поскольку и они тоже – не что иное, как неадекватная реакция на приглашение души испить до дна чашу жизни или неправильно понятое его материальное воплощение. И, стремясь то ли заглушить духовный голод материальным, то ли избавиться от «несварения жизни» с помощью разного рода анорексий, мы оказываемся все дальше и дальше от души, все более сосредоточиваясь на своих духовных проекциях на еду.

Не забудем также и о «потаскухе-богине успеха», как высказался столетие назад Уильям Джеймс. Что бы ни представлял собой успех, в любом случае определяемый сиюминутным неврозом, – то, что Эго и коллективная культура определяют как успех, и то, чего душа просит от нас, редко когда имеют какое-либо отношение друг к другу. Мы можем нацелиться на успех и лишь позже понять, что успели отдалиться от самих себя тем дальше, чем больше достижение успеха становится мотивом наших усилий. Да и что есть слава, в особенности для таких эфемерных существ, как мы, если не иллюзия Эго, попытка заглушить экзистенциальную тревогу? И что есть успех, если мы жертвуем другими, порой даже глубочайшими своими наклонностями, ради его иллюзорного достижения? Что нам до такого успеха, если душа перестает быть нашим союзником?