Обретешь в бою

Об этом тоже думает Рудаев — еще саднит, ноет рана, полученная в Приморске. Он часто уходит туда мыслями. Днем эти уходы редки и кратковременны. Некогда. Множество дел, множество тонкостей, которые нужно познать, освоить и потом преподать другим. А вот ночью не просто бывает отбиться от скопища жёваных-пережёваных мыслей. Они словно ждут, притаившись, своего часа и, стоит погасить свет, наваливаются разом со всех сторон. И пробуждение у него беспокойное. Он быстро вскакивает на ноги, второпях бреется и бежит на завод, чтобы не дать волю воображению, чтобы за порогом цеха оставить своих преследователей.

Ему все время не хватает рядом Жаклины. Он привязался к ней. Как-то незаметно, но прочно вошла она в его душу и хоть немного заполнила образовавшуюся пустоту. Она не дает забывать о себе, через день шлет письма, держит его в курсе всех событий. Получили квартиру, хорошую, трехкомнатную, неподалеку от его дома. Рабочие цеха устроили новоселье, нанесли подарков. Троилин прислал радиолу, она очень кстати — пластинки у них есть. Анри работает на старом месте — режет листовой металл, а по вечерам строчит письма во Францию. Восторженные. Теперь на заводе «Вестингауз» решат, что он не иначе, как большевистский агитатор — то будоражил людей рассказами о России, теперь мутит письмами. Устроилась на работу в техотдел. Переводчицей с французского. Очень трудно — кроме языка нужно знать и технику.

Он ответил только одним письмом. Писать ему не о чем. Не о заводе же. Даже о городе он не может написать ни строчки. Как приехал — так и закопался в цехе. Кто знает, сколько времени у него в распоряжении. В любой день могут отозвать, и он должен вернуться во всеоружии.

Последнее время внимание его стало раздваиваться. Один за другим увидел он недостатки проекта. Многое можно было простить его авторам — это первый цех такой мощности, но налицо были ошибки, которые ничем не оправдаешь. Ни один мостовой кран ни с какой стороны не подходил к конвертеру. Случись что с приводом — конвертер не повернуть, не свалить на бок, не удалить с помощью крюка. Настыли металлы, которые образуются в его горловине. Приходилось прибегать к допотопной технике — ломик, кувалда. Ко всему котлы не вмещали всего потока газов, бурно вырывавшихся из конвертера. Чтобы они не захлебывались, надо было сдерживать процесс, давать меньше кислорода, иначе значительная часть дыма шла мимо них, загрязняя атмосферу в цехе.

— С вами проекты согласовывали? — спросил как-то Рудаев начальника цеха.

Тот горько усмехнулся.

— Обсуждали где-то в келейном порядке. И не было там людей, которым предстояло работать в цехе. Вообще с заводов людей для проформы пригласили, к их голосу не прислушались. И вот результат: будку, где сидит дистрибуторщик, прилепили рядом с конвертором. Человек отсюда ничего не видит, наклоняет конвертор по команде: чуть вперед, чуть назад.

— А где следовало бы ее поставить? — допытывался Рудаев.

— Вон там, у наружной стены пролета. И обзор что надо, и полная безопасность… А то при каждом выбросе металла стекла летят. Видите, сетку металлическую поставили, чтобы предохранить людей от осколков.

— Вы правы, — согласился Рудаев. — А если еще покопаться, то и шлакоуборка забыта, и очистка трубок котлов от нагара не предусмотрена.

— Да, трубки никудышные, текут, и из-за каждой приходится стоять по три часа.

Харитонов долго распространялся о вреде некритического копирования капиталистической техники, в основе которой лежит выгода предпринимателя, а не создание удобств для рабочих, о необходимости назначать начальников цехов не тогда, когда цех построен, а когда его только проектируют, говорил, что необходимо самое широкое обсуждение проектов новых цехов — строим-то на долгие годы. Смешно тратить миллионы на проект, десятки миллионов на строительство и экономить на консультации с заводскими специалистами. Вот это как раз та копеечка, которая рубль не бережет.

— Дело не только в этом, — решил поделиться и своими соображениями Рудаев. — Беда еще в том, что в проектных институтах сидят люди, не нюхавшие завода. Допустить просчеты им раз плюнуть, а исправлять — и сложно и не хочется. Одолевают кичливость, зазнайство — рудименты тех времен, когда работники институтов считались людьми первой категории, а те, кто на заводах, — второй, когда на заводах, собственно, и инженеров-то не было — одни практики.