Обретешь в бою

На пляже отчаянная сутолока, в воздухе висит неумолчный смех и визг. Мелодии, несущиеся из разных транзисторов, создают одурманивающую какофонию звуков. Неугомонные мальчишки бесцеремонно бегают чуть ли не по головам, и песок врассыпную летит из-под их ног. Несколько поодаль от воды играют в волейбол. Мокрый, побывавший не раз в море мяч мечется по кругу и подозрительно часто попадает в зону загорающих девушек. Среди них идет негласное, никем не объявленное соревнование на самый невероятный загар, соревнование, которое имеет своих чемпионов, но имеет и свои жертвы. Вон она, обгоревшая, жалкая, сидит под тентом, боясь высунуть нос из тени, и даже не провожает больше завистливым взглядом чернокожих щеголих.

У самой кромки воды лежат разгромленные союзники. Лагутина вычерчивает на влажном песке какой-то замысловатый лабиринт, мужчины следят за ней с таким вниманием, будто решают головоломку.

— Незнакомое состояние… — признается Рудаев. — Меня еще никогда ниоткуда не выгоняли. — Вид у него потерянный, несчастный.

— А из школы? — спрашивает Межовский.

— Два раза. Но это не в счет. Несправедливо.

— А сейчас справедливо? — подкинула вопросик Лагутина.

Рудаев перевернулся на бок, подставил лицо солнцу. Он любил атмосферу пляжа. Шумно, весело, привольно. А песок! Нежный, мягкий, прогретый солнцем, насыщенный солями и йодом, он ласкает тело, как тончайший мех, и согревает, как лежанка. Это не сочинская щебенка и не гагринский булыжник, на котором сколько ни крутись, удобно не умостишься.

— Эх, хорошо-о! А все-таки нет худа без добра… Хоть позагораю немного.

— Сложновато, конечно, сгорев совсем, немного загореть, — снова пошутила Лагутина.

— Да-а-а, — протянул Межовский, в сердитой задумчивости потеребив косматую бровь. — Чтоб вот так солидных людей… Елки зеленые!

— Одним махом трех побивахом. Дон-Кихоты… — Лагутина резким движением сравняла песок, нарисовала ветряную мельницу и три тощие фигурки. — Никогда не думала, что Гребенщиков может так закусить удила. Понемногу он отыграется и на тех, кто нам помогал. — Сокрушенно покачала головой, изображая безысходное отчаяние, и слабеньким, измученным голосом проговорила: — «И лежат они, солнцем палимые, повторяя: „Суди его бог…“»

Застыло непомерно громадное, словно оцепеневшее в летаргическом сне небо. Дымившееся от зноя солнце виделось сгустком лавы, которая вот-вот взорвется.

— Один закусил удила, а другой отпустил вожжи, — вернулся к разговору Межовский. — Не ожидал такого от Троилина. Непонятен во всем этом он.

— Вполне понятен, — возразил Рудаев. — Просто ничего не может сделать, даже если хочет.

— И для Троилина он удобен, — вставила Лагутина. — Опытный начальник, цех ведет ровно, на всякие рискованные затеи не бросается. С таким можно жить спокойно. А за нового, тем более за молодого, отвечает тот, кто его ставил, — директор. Замена кадров, особенно молодыми, требует не только чутья на людей, но и мужества. — И вдруг она вскрикнула. Какой-то маленький озорник, пробегая мимо, вылил на нее полную шапочку воды.

— Мокнуть так мокнуть! — Лагутина бросилась в воду, вильнула спиной и ушла под волну.

* * *

После рапорта в мартеновском цехе Троилин решил походить по заводу. Побывал на строительстве трубосварочного цеха, где ни с того ни с сего поцапался с прорабом, устроил головомойку нагревальщикам слитков на слябинге, а в доменном цехе удивил начальника своей рассеянностью. Обычно Троилин внимательно слушал людей, тут же реагировал на просьбы, а сегодня все скользило мимо него. Даже на резонное требование начальника дать ему марганцевую руду из неприкосновенного запаса ничего не ответил.

Чувствуя, что надо побыть одному, Троилин отпустил машину и зашагал по заводскому шоссе. Такой способ остаться наедине с самим собой был не особенно надежным. Обычно шоферы проходящих мимо машин, завидев директора, останавливались и настойчиво предлагали подвезти. Но сегодня мимо шли только чужие машины.

Ему было над чем поразмышлять. Рудаева ни в коем случае терять нельзя. Растущий работник, его и сейчас можно сажать на цех, потянет. И на людей умеет опереться, зарядить своим зарядом, зажечь своим огнем. Такими не разбрасываются. Так почему же не поставить Рудаева начальником? Нет оснований снимать Гребенщикова? Формальных оснований нет. Кому и как докажешь, что от Рудаева пользы будет больше? А связи у Гребенщикова солидные. Впрочем, не сам ли Гребенщиков распускает эти слухи? Очень часто слухи о связях исходят именно от тех, у кого их нет, но хочется иметь.