Обряд

— Ну будет тебе. Что ты плачешь? Это же доброе дело — он мучился, видел, какой переломанный весь. Конченый.

— Знаю дед, знаю. Просто я трус.

Мишаня прокрадывается к себе в комнату только после того, как за матерью закрывается входная дверь и ее шаркающие шаги добредают до спальни. Он зашторивает окна, боясь взглянуть туда, на середину двора, где все еще лежит эта грязная фуфайка, и забирается под одеяло. Он почти уже спит, когда из-за стенки из комнаты матери доносится тихий незнакомый шепот.

— Аня, ну не плачь. Я не оставлю этого так, Аня. Они поплатятся.

НАСТЯ

Ветер ударяет в лицо, закручивает волосы в водоворот, теплый, маслянистый, горчащий жженой резиной. Настя стоит на краю платформы, заступая носками сапог за грязную желтую линию. Ее взгляд устремлен на красный глазок секундомера над зияющей пастью туннеля, где только что исчез поезд.

По ее запястью что-то медленно сползает, как насекомое; она переводит глаза вниз и обнаруживает у себя в руке надкусанное эскимо. Корочка шоколада подтаяла и еле заметно съезжает вниз. Из-под нее, прямо Насте в рукав, стекают жирные молочные капли. Инстинктивно, не успев подумать, она подносит руку к лицу и слизывает их со своего запястья. Справа от нее раздается звук, похожий на стук металлической набойки по мраморному полу.

Она оборачивается. Сбоку, чуть позади от нее, развалившись на круглой каменной лавке, сидит старик. Он причмокивает, высовывая наружу белесый язык, и сверлит ее желтоватыми глазами.

— Мяу, — вдруг произносит он, не отрывая от нее взгляда.

От этих его выпученных глаз и гадкого языка Насте становится так мерзко, что она зажмуривается, и пальцы у нее разжимаются. Мороженое падает прямо на желтую полосу и жирными потеками капает с края платформы вниз. Где же поезд? Масляный ветер начинает клубиться понизу, то и дело выплескиваясь из русла путей, облизывая Настины щиколотки. И вот из глубины тоннеля показываются два сверкающих глаза.

Сзади вновь раздается звук, будто кто-то тяжело встает со скамейки, но Настя приказывает себе не оборачиваться. Она еще на полшага сдвигается к краю, поезд тормозит со свистом, двери открываются прямо перед ней. Проскользнув внутрь, Настя наконец оборачивается. Никого. Только сквозняк гоняет газету по пустой платформе.

В вагоне есть люди. Она садится рядом с женщиной в толстом стеганом пальто, которая через плечо маленького мальчика перелистывает страницы в книге. «Кот в сапогах» — Настя тут же отводит взгляд.

Она моргает, потом опускает глаза на свои перепачканные мороженым пальцы, достает из сумки салфетку и трет, трет, пока кожа не становится красной. Зачем она купила мороженое в ноябре?

— Следующая станция «Технологический институт».

«Технологический институт»? Это не ее ветка. Это красная. А ее — ее ветка синяя. Что она делает здесь? Настя вскакивает и идет к дверям, смотрит на свое укутанное в длинное зимнее пальто отражение, двоящееся в стекле. Что она тут делает? Привычным движением она лезет в карман за телефоном — девять вечера, ни одного пропущенного. Последнее, что она помнит, — как уходила с пар, в коридоре завидев Марианну Арсеньевну, свернула в боковую дверь и пережидала ее шаги в пустой темной аудитории. Потом — как набирала номер Артура и обещала приехать через час, зайти по дороге в «Пятерочку» за молоком и яйцами к завтраку… четыре часа назад.

Она зажмуривается.

— Это снова случилось с тобой, — произносит Настя шепотом за секунду до того, как открывает глаза. — Со мной.

Поезд останавливается. Она выскальзывает в едва приоткрывшиеся двери и спешит по лестнице на переход, обгоняя прохожих.

Это случалось с ней и раньше — она открывала шкаф и обнаруживала там вещь, которую никогда не покупала, находила в телефоне незнакомые номера, проезжала нужную остановку на троллейбусе. Но это случалось редко, может, раз в год. Никогда еще она не теряла себя так надолго, как тогда в Хеллоуин. Как сейчас.

Мысль о том, что скоро она будет дома, успокаивает ее. Она даже достает на эскалаторе из сумки распечатку и принимается читать, по нескольку раз пробегая глазами по одной и той же строке, заставляя себя вникнуть в этот странный текст. Ей никак не осилить этот роман, «Из мрака», все в нем кажется ей знакомым и каким-то нелепым, как бывает, когда, будучи уже взрослым, пересматриваешь фильм, любимый в детстве. Настя бросает рассеянный взгляд на эскалатор напротив, тянущий вереницу людей вниз, на станцию, откуда она только что поднялась.

Пот прошибает ее сразу же, холодный и липкий, как только она видит в толпе знакомое лицо. Она смотрит на него слишком долго, так что Матвей чувствует и поднимает на нее глаза. Его глубокие темные зрачки утаскивают ее на дно. Но эскалатор не остановишь, и он уплывает мимо нее вниз, а она едет наверх, стараясь не оборачиваться.

Вылетев из светлой гулкой духоты метро в ледяную темноту проспекта, она уже не уверена, что это был он. Она вообще уже ни в чем не уверена, кроме как в тех пятнадцати минутах, которые занимает ее дорога до дома.