Обряд

Она смотрит на него с сомнением, потом подхватывает уголки одеяла сквозь ткань и трясет в воздухе, так что в лучах солнца закручиваются вокруг своей оси мириады пылинок.

— Все еще не хочешь рассказать мне, кто тебя так порезал?

Он качает головой.

— А как насчет того, где ты пропадал столько времени?

Матвей подхватывает одеяло за два других угла и смотрит на нее поверх полотна розовых цветов, сквозь пылинки, не произнося ни слова.

— Ладно, я не буду к тебе приставать. Ложись. Отдыхай. Можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.

Она опускает одеяло на диван, оно ложится крупными круглыми складками. Катя смотрит на него еще несколько секунд, потом обувается, снимает с вешалки сумку и пальто и подходит к двери.

Когда она наконец уходит на работу, он направляется прямиком к белой, как льдина, громадине дешевого икеевского комода в углу. Шесть ящиков. Он выдвигает их по очереди. В первом ее белье, в сваленном в беспорядке кружеве он замечает темно-коричневый лифчик, тот, в котором она была, когда он приходил сюда в первый раз. От его вида у него во рту появляется кисло-горький вкус желчи.

Во всех остальных ящиках тоже тряпки, стопки и стопки разноцветных футболок, маек, пижам. Ему хочется вытряхнуть все это на пол, растоптать, поджечь, но сейчас не время для отчаянных жестов. Ему нужно что-то, что он сможет принести и показать адвокату, какая-то вещь, материальная, настоящая. Но ни в комоде, ни в других шкафах ничего нет. Он проверяет на кухне, под кроватью, даже в ванной — снова ничего. Проблема в том, что он не знает, что ему искать, да и сможет ли он это найти. Ведь если Артур и Катя те, кто он думает, если они и правда квартирные аферисты, которые специально и совершенно точно вычислили и нашли Настю, одинокую сломанную девочку из леса, выживающую в огромном злом городе, навряд ли она будет хранить доказательства у себя в доме. Но он продолжает искать, он не может не искать, ему нужна эта связь между ними, железная логика, которую не смогут опровергнуть полицейские, следователи и судьи.

Но в квартире нет ничего, а на улице уже темно, и в прихожей слышится хруст ключа, поворачивающегося в замке.

— Ты не спишь? — звучит мелодичный голос Кати из прихожей.

Он выходит из дверного проема и встает, прислонившись к стене. Она высокая, но ниже его, и веса в ней немного. Интересно, если он выкрутит ей руки за спиной, так, как делали ему тюремные конвоиры, она скажет ему правду?

— А ты румяный! У тебя нет температуры? — Она подходит к нему и кладет ладонь ему на лоб.

Он хочет отшатнуться, но остается стоять прямо. Вот сейчас он может швырнуть ее об стенку, сейчас, в эту минуту, и потребовать рассказать ему правду. Но он только улыбается.

— Я здоров.

— Ну, до этого далеко. — Она проводит ладонью ему по щеке. — Так, я сейчас закажу суши и, пока везут, пойду в душ. Окей?

Он кивает.

Десять минут спустя он находит то, что искал, в ее сумке. Пока в ванной плещется вода, он бесшумно открывает молнию и обшаривает карманы, все, пока не залезает в самый дальний. Там, в тонком пластиковом конверте, пачка документов: ее паспорт, какие-то справки и два свидетельства о рождении, Артур и Екатерина Гончаровы.

* * *

Он хотел бы рассказать обо всем Насте сам, но, конечно, его уже опередил брюхатый следователь. Она встречает его в том самом кабинете, где три недели назад он признавался в убийстве, чтобы спасти ее. Лицо красное, глаза оторопелые, прозрачные от слез.

— Объясни мне, пожалуйста, — говорит она, едва сумев разлепить сухие обескровленные губы. — Объясни мне, что произошло.

И Матвей объясняет, насколько понимает сам, потому что всю правду знает только Катя, а ее еще допрашивают, хотя обвинения уже предъявлены. Он не уверен, как они нашли Настю, была ли это случайность или умысел, нарочно ли Катя поджидала ее на кладбище или судьбу Насти решила ее собственная безотказность. Так или иначе, Катя быстро поняла, что перед ней и Артуром идеальная жертва.