Общество сознания Ч

- А кто тебе дал право приказывать мне?

Он хотел еще кто-то сказать, раскрыл рот, вздохнул - и зашагал в неизвестном направлении, лишь бы подальше от своей бывшей жены. Сколько лет она его мучила, потом ушла к богатенькому, так нет, опять изловила, словно птичку, и опять мучает.

- Эй! Отец-основатель! Куда пошел? Марину искать? Пойдем, я тебе хоть Лешкин пистолет дам. Или арбалетку.

Среди общей бессмыслицы это последнее предложение хотя бы имело какой-то смысл. Он остановился и покорно возвратился к Кате.

Они вернулись во дворец, снова поднялись на четвертый этаж. Когда выходили из лифта, княгиня лукаво глянула на Ревякина.

- А может, Бог с ней, с Мариной? - зашептала она обворожительным голосом. - Пойдем вместе ляжем, а?

- Кать! Что ты мелешь!

- Ну ладно, ладно, не сердись. Боишься ко мне заходить, так стой здесь, у двери, я тебе сейчас вынесу. Пистолет или арбалет?

- Давай и то и другое. Арбалет хорош тем, что бесшумен, а пистолет - маленький.

- Это ты у нас - бесшумный и маленький, - смеялась Катя, вынося через пару минут небольшой арбалет князя. - Ладно уж, хотела тебя еще и завтра помучить, да передумала. Забирай свою Маринку, у меня она прячется.

- Чего-чего?! - выпучил глаза Ревякин, беря арбалет.

- Вот тебе и «чего-чего»! Какая птица поет «чего-чего»?

- Кать!

- У меня твоя Марина, у меня. Мы с ней вместе над тобой подшутили. Записку я написала, левой рукой.

- Ох и дуры же вы обе!

- Не сердись, Влагере! Пошли чайку попьем с ликером. Какая птица говорит: «Спиридон, Спиридон, чай пить, чай пить»?

- Певчий дрозд. Дуры! Знать вас не хочу обеих после этого! Ей скажи, чтоб оставалась спать у тебя. Свадьба - под вопросом.

Он гневно шагнул в дверь лифта и ударил указательным пальцем по кнопке с цифрой «1».

Глава двенадцатая

Благорастворение

- Как напарник?

- Перевоспитывается.

- Отлично. А почему шепотом?

- Спит.

- Спит?!

Судя по всему, Полупятов испускал последние издыхания. Тело его подергивалось, но все более и более вяло. Изо рта уже не гремело, а лишь булькало судорожное: «И все-так… мммо-о-о-оррре… останетссс море-е-ем… и нам никкк… без мрррей…» Чижов лежал на своей кровати в другом углу гостевой избушки и терпеливо слушал. Рев Полупятова длился уже два часа, долгое время он был сильным, смелым, восторженным, репертуар менялся скачкообразно, переходя от оперных арий к тундре и железной дороге, от «Варяга» к чебурашке. Худшее беспокойство вызывало даже не это пение, а ядовитейшие пары, наполнившие небольшое пространство избушки. Василий Васильевич давно уже раскаялся, что отказался спать в батюшкиной избе, но теперь было поздно - не хотелось будить отца Василия после всего, что ему пришлось пережить.

- А я иду, шагаю… - гортанно проклокотал Полупятов, дернулся в последний раз и затих.

- Слава Тебе Господи! - вздохнул Чижов и перекрестился.

Вот бы еще испарения зловонные устранить как-нибудь. Но как? Приходилось терпеть, в особенности если учесть великую роль Полупятова, которую он сегодня исполнил. Быть может, он совершил в эту ночь свой самый главный в жизни поступок. Может быть, он вообще родился на свет только ради сегодняшней ночи. Сам-то он хоть понимает это? Куда там! Вот бы узнать, что творится в душе этого человека. Должно быть, полный кавардак, этакий набор к пиву.

- Ужас! - прокряхтел Чижов, в который раз переворачиваясь с боку на бок и стараясь хоть как-то привыкнуть к полупятовскому перегару. Это же надо! Выпить семьсот грамм благороднейшей перцовки, а вонять так, будто выпил ведро первача или сивухи! Нет, невозможно. Надо выйти на воздух. Как не хочется вылезать из теплой постели!

Все-таки выбравшись, Василий Васильевич торопливо оделся и вышел из дома. Над ним распахнулось великое звездное небо, озаренное полной луной. Было прохладно, но так томительно пахло весной, что Чижов застонал - столь сильно ему захотелось сейчас обняться с женой, прижаться лицом к ее волосам и уху, губами - к шее. И вновь, откуда ни возьмись, явилась ревность. Еще никогда он не ревновал так сильно, как сейчас, вспоминая восторженные взгляды, которыми Элла награждала Белокурова.

- Вот скотина! - выругал он самого себя за эти гадкие мысли о жене и издателе любимой газеты.

Возвращаться в полупятовское зловоние ему не хотелось, и он пошел в сторону батюшкиного дома и храма. Замер, испугавшись, что залают собаки и разбудят отца Василия, но тотчас с горечью вспомнил о несчастной судьбе Остапа Бендера и Мухи. Их все-таки потравили какой-то сильной и быстродействующей отравой. Правда, отец Василий запретил их сразу закапывать в жалкой надежде, что это не яд, а мощное снотворное и к утру собаченции проснутся.

Они спали мертвым сном, и вокруг стояла непробиваемая и непродуваемая тишина.

И несмотря ни на что, до чего же хорошо было на сердце! Особенно при воспоминании о чудесном спасении, явившемся нежданно-негаданно в облике злого и трезвого Полупятова. Да, ангел-хранитель в редких случаях является именно в таком виде - злой, трезвый, жаждущий выпивки.