Общество сознания Ч

- Я сегодня же уеду отсюда ко всем чертям, если ты не скажешь ей, что не женишься.

- Да что за ненасытность такая! Хорошо же, я скажу.

- Скажешь, правда?

- Если ты так просишь об этом...

- Прошу! Умоляю. Не надо тебе на ней жениться.

- Вон, кстати, она стоит и ждет нас. Пора идти на Ярилину горку, вот-вот закат.

- Прямо сейчас и скажи, объяви ей. Прямо сейчас!

- Прямо сейчас?

- Да! Умоляю тебя! Заклинаю тебя!

- Ну что ж...

Владимир Георгиевич набрал полную грудь воздуха и пошел к Марине. Катя осталась стоять и наблюдать за тем, как он сделает свое страшное объявление. Все внутри у Ревякина переворачивалось, корежилось, сгорало. Марина стояла и смотрела на него в напряженном ожидании, словно знала, с какими словами он идет к ней. Он подошел, остановился, глянул в ее милое лицо.

- Марина... Хорошая, добрая моя Марина...

- Отец-основатель! - крикнула Катя.

Он оглянулся.

- Извините, можно вас еще на одну минуточку?

Он тяжко вздохнул, понимая, что она сейчас скажет ему.

- Прости, Марина...

Медленно возвратился к Кате.

- Ну? Что?

- Не надо. Я передумала, - жалобно улыбнулась княгиня Жаворонкова. Нам ведь и так будет с тобой хорошо. Правда?

Глава восьмая

Черный Дионисий

- Послушай, у вас несчастные случаи на стройке были?

- Нет, пока еще ни одного не было.

- Будут. Пошли.

На закате Василий и отец Василий пили чай у окна, глядели, как садится солнце, и Чижов рассказывал духовному наставнику про житье-бытье, стараясь напирать на такие ударения своей жизни, в коих чувствовал за собой какой-нибудь грех. В этом был уже сложившийся обычай в их общении. Накануне исповеди Василий Васильевич выкладывал священнику все свои грехи в частной беседе, а на исповеди каялся в том, что мало почитает Бога, мало молится и ходит в церковь, после чего отец Василий начинал спрашивать: а каешься ли в том-то и том-то? - помня все, о чем Чижов поведал ему накануне за чаем или за работой.

- Злюсь на нее, бедную, и очень часто, - говорил сейчас Василий Васильевич про свою жену. - А о том, чтобы на себя самого оглянуться, каков, редко поминаю. Вот вы, батюшка, крестили ее православным именем, а я так до сих пор не могу приноровиться звать ее Лизой, по-старому зову Ладой. И вообще, как бы сказать, робею тянуть ее к православному образу жизни. Постов она не соблюдает, в храм ходит редко, можно сказать, и вовсе не ходит. У нее твердое убеждение, что всему свое время, и коль уж ей хочется быть покуда Элладой, а не Елизаветой, значит, нельзя творить насилие над природой. То, что она мне не изменяет, в этом я убежден, у меня на это чутье. Но развлечениям она отдает должное больше, чем божественному. И при этом на Бога обижается: мол, я крестилась, а Бог мне так и не дает ребеночка. И до сих пор, батюшка, я не могу найти способов, как ей объяснить все. Лень моя дурацкая мешает. Все боюсь еще больше спугнуть ее от Бога, думаю: сама придет к понятиям. И вот стоит мне не ее начать винить, а самого себя, как, вы знаете, отец Василий, она лучше становится. Начинает разговоры правильные вести. И мне стыдно. Понимаю: сам во всем виноват. Женщина ведь существо слабое.

- Все верно, - вздохнул отец Василий и улыбнулся, оглядываясь, не слышит ли матушка. - У меня тот же грех. Ведь в Наталье моей тоже бес с ангелом вечно борются. Помнится, я однажды, лет десять назад, в сердцах сочинил про нее такие стихи:

У меня Наталия

злая, как ракалия,

вечно недовольная,

хоть и богомольная.

И только во мне сии стишата промелькнули, как она сделалась добрая, ласковая, заботливая, все по дому взялась делать, всему радуется, словно издеваясь над моей поэзией. Я тогда сказал: "Прости, Господи!" - и спешно сочинил другое:

Нет, моя Наталия

как весной Италия.

Вечно всем довольная,

жена краеугольная.

Так что твои чувства, Вася, всем известны в семейной жизни. Жена - это точильный камень. Ею душа мужчины заостряется. Если точильный камень слишком мягкий - плохо заточится, если слишком твердый - тоже плохо. Нужна некая средняя твердокаменность в жене. Тогда мужчина хороший, как ты, как я. Все же, меж нами говоря, мы с тобой не худшие. Как ты полагаешь?

- Вам, батюшка, виднее, - застенчиво улыбнулся Василий.

- Конечно, особо гордиться нам тоже нечем, - тотчас слегка нахмурился священник, - но и чрезмерное битие себя в грудь бывает губительно для русского человека. Я старый, много повидал таких самопобивателей. Такой что делает? Начнет очертя голову каяться, бичевать себя: я разбойник, я вор, я пьяница, я женолюб, я то, я сё. Кается день, кается другой, а на третий, глядишь, осмотрится по сторонам да рявкнет: "Ах, я и такой и сякой, говорите? Ну так и буду и таким и сяким, коли так!" И пойдет хуже прежнего разбойничать. Вот и Кудеяра мне Господь послал такого. Президента Кеннеди он, видите ли, убил! И вроде бы каялся сегодня не в шутку, а в задней комнате все же бутылка была припрятана. И где он теперь?

- Исчез, - вздохнул Чижов, сокрушаясь о своем сегодняшнем двуногом транспорте.