Обсидиановый нож. Романы, повесть, рассказы

Минуту–другую Хайдаров мысленно созерцал эту картину — с грустным удовлетворением хирурга, обнаружившего раковую опухоль. К счастью, картина не была вполне логичной, внутренне равновесной, а потому поддавалась проверке — корабельный компьютер, эта машина со средневековым именем, обязана была сохранять в памяти запись токов мозга всех членов команды на всем протяжении аварийной ситуации.

Сейчас проверим, подумал Хайдаров. Раздвоение, мучительные колебания между ненавистью и стандартом — между желанием уйти и чувством долга — будут видны, как на ладони.

— Инженер, представь меня Оккаму, пожалуйста…

— Есть. Оккам, я Албакай. На борту — новый член команды, космический куратор первого ранга Николай Хайдаров.

В рампе потолочного экрана вспыхнула оранжевая лампочка — «пчелка» — сигнал, что Оккам включил свой электронный глаз и рассматривает нового члена команды. Неожиданно Оккам ответил просьбой: «Пожалуйста, значок». Обычно этого не требуется — бортовые машины верят экипажу на слово. Поставив на странном факте мысленное нота–бене, Хайдаров поднялся и приблизил свой кураторский значок к объективу. Компьютер проговорил: «Зафиксировано. Куратор Николай Хайдаров, член Совета космокураторов. Как обращаться?»

— Николай, — сказал Хайдаров, вынимая из пульта комплект «эльф» — алые наушники–шумогасители и ларингофон. Албакай подчеркнуто–безразлично повернулся к приборам тяги.

— Оккам, я Николай, — Ларингофон ловил беззвучную вибрацию голосовых связок и передавал ее Оккаму. — Кто был в кают–компании вместе с Шерной?

— Неопознанный человек, — ответили наушники.

— Как это установлено?

— По биодатчикам и видеоканалу.

— Ты видел второго человека?

— Да.

— Почему не опознал?

— Плохая видимость. Туман.

— Какого он был роста?

— Сто восемьдесят тире двести сантиметров.

Помнится, Уим — высокий, — подумал Хайдаров.

— Цвет одежды? Значок?

— Неразличимы.

— Что он делал перед самой аварией?

— Не знаю.

— Почему?

— Видеоканал начал действовать через ноль пять секунды после…

— Достаточно, — перебил Николай. — Пассажир или член экипажа?

— Не знаю.

— Когда он покинул помещение?

— Через три ноль две секунды после пробоя.

— Куда он ушел?

— Не знаю.

— Куда он мог уйти?

— В пассажирский уровень четыре. В камбуз. В каюту командира.

— Когда наступила клиническая смерть Шерны?

— Через четыре секунды после пробоя.

— Разве дверь каюты командира не была заблокирована?

— Не была заблокирована.

— Почему?

— Командир был в полускафандре.

— Открывались двери кают четвертого уровня после закрытия люка?

— Не фиксируется.

— Что делал неопознанный человек в момент включения видео?

— Стоял неподвижно.

— Где?

— Ориентировочно у двери камбуза.

— Что он делал потом?

— Стоял неподвижно до момента одна четыре секунды. Затем видимость исчезла полностью.

— Какова разрешающая способность этого видеоканала?

— Пять линий на сантиметр…

Индикаторный канал, подумал Хайдаров. Действительно, при тумане конденсации ничего не разглядишь… Человек видит в сотни раз лучше.

— Ты различал по видеоканалу Шерну?

— Да.

— Он двигался?

— Упал в момент одна две десятых секунды. Затем имел судороги.

М–да… Раз уж Оккам видел судороги, то человек, стоящий буквально в трех шагах… Смягчающих обстоятельств нет — так, кажется, говорили заправские следователи? Ладно, перестань тянуть, сказал себе Хайдаров. Делай то», что Одолжен делать…

И все–таки он тянул еще. Спросил, что делали остальные члены экипажа. Узнал, что подвахтенные — Такэда, Краснов и Бутенко. были в заблокированных, каютах. Жермен и Албакай не могли покинуть рубку. Оставался командир. И Хайдаров распорядился:

— Дай на экран Обобщенные кривые токов мозга Гранта Уима с момента ноль. Продолжительность — десять секунд.

— Момент ноль не фиксировался.

Разумеется, подумал Хайдаров. Компьютер записывает биотоки экипажа в аварийных ситуациях, или при индивидуальных отклонениях. Иначе ему не хватило бы памяти, и вообще ни к чему. Но Оккам должен — учитывать наши понятия о точности…

— Когда ты начал записи токов мозга?

— В момент ноль один восемь секунды.

— Дай на экран кривые, начиная с этого момент.

— Запрет. Здесь Албакай, — сказал компьютер…

Формально он был прав. Запись биотоков предназначается только для кураторов. Однако, не дело компьютера указывать куратору, как ему поступать, тем более, что на экране не будет имени проверяемого, не будет абсолютного времени. Постороннему наблюдателю кривые ничего не скажут.

Компьютер наивно, по–детски, хитрил. Он не хотел, чтобы куратор проверял командира Уима.

— Я учитываю запрет. Дай запись.