Обвинение в убийстве

– Брось, Дрей. Разговор с Кинделлом только насторожит его сообщника – если таковой, конечно, имеется. Он заметет следы или исчезнет. В результате ты навлечешь на себя какие-нибудь санкции. Единственное, что нам может помочь, – что никто не знает, что мы копаем это дело.

– Ты прав. Плюс к этому, если вы, идиоты, его убьете, я буду основной подозреваемой, если кто-нибудь узнает, что я к нему ходила. – Она переплела пальцы и вытянула руки. – Я заказала расшифровки записей с предыдущих предварительных слушаний Кинделла.

– Как ты это сделала?

– Как обычный гражданин. Это открытые записи. Естественно, стенограф не печатает стенограммы самих судебных слушаний, если по делу не подают апелляцию, но мне должно хватить записей предварительных слушаний.

– Когда можно посмотреть записи?

– Завтра. Судебные клерки не особенно торопятся, если это не официальный запрос.

– Мир несовершенен, Дрей. Но, может быть, Комитет будет ближе к истине, чем судебная система. Может быть, он станет голосом справедливости.

– Ты хочешь посвятить свою жизнь ненависти?

– Я делаю это не из ненависти. На самом деле все совсем наоборот.

Она с силой забарабанила пальцами по столу. У нее были маленькие, женственные руки; ее изящные ногти напоминали о девочке, которой она была до того, как начала качать мускулы и записалась в академию. Тим познакомился с ней, когда она уже была судебным исполнителем. Сначала был День благодарения с ее семьей, когда ее старшие братья с гордостью и какой-то молчаливой опаской показывали ему выпускной альбом Дрей; он едва узнал ее: на фотографии она была похожа на эльфа. Сейчас она стала крупнее и сильнее и в ней появилась жесткая сексуальность. Первый раз, когда они вместе пошли на стрельбище, Тим смотрел на нее из тени навеса и думал, уже не в первый раз, что она появилась из грез какого-нибудь напичканного комиксами юнца.

Ее крепко сжатые губы потрескались, но сохранили идеальную форму. Он понял, что не хочет, чтобы они высохли от рыданий. Он знал, что любит ее глубокой любовью. Он рассказал ей о предложении Рейнера, потому что она была единственной, кому он мог доверять. Это доверие, которое он растил в себе восемь лет их семейной жизни, оставалось, несмотря ни на какие обстоятельства, отчужденность или разлуку.

– Иди сюда, – сказал он.

Она встала и медленно протиснулась вдоль стола. Тим отодвинул стул назад, она села к нему на колени, и он наклонился вперед, прижавшись лицом к полоске кожи сзади над воротом ее растянутой футболки. Он ощутил тепло ее тела.

– Я знаю, что ты чувствуешь. Я чувствую то же самое.

Дрей посмотрела на него поверх плеча:

– Мы можем потерять еще больше.

На Тима вдруг навалилась усталость.

– Я не хочу больше спать на диване, Дрей. Этим мы друг другу не поможем.

Она резко встала и сделала несколько шагов по кухне:

– Я знаю. Просто меня все это… злит. Когда я прохожу мимо ванной, я вижу ее на табуретке чистящей зубы. А на заднем дворе я вижу, как она пытается распутать бумажного змея, которого мы купили ей в Лагуне. И каждый раз мне становится так больно; мне нужно кого-то обвинить. Я не хочу, чтобы мы продолжали терзать друг друга.

Тим поднялся. Его захлестывало детское желание кричать, вопить, рыдать, умолять… Вместо этого он сказал:

– Я понимаю. – У него перехватывало горло, и это мешало ему говорить. – Тогда мы не должны вот так сидеть здесь, если постоянно раним друг друга по мелочам.

– Но какая-то часть меня говорит, что должны. Может быть, это как раз то, что нам нужно. Выплеснуть все наружу. Ссориться и кричать до тех пор, пока наша вина не уйдет и не останемся просто… мы.

Он читал в ее глазах, что она просто пытается убедить себя в этом.

– Я не могу так, – произнес он. – Только не с тобой.

– Я тоже не могу. – Она покачала головой. Стул скрипнул: она снова села. Опустила голову и вздохнула. – Если ты решил закончить с этими людьми, тебе понадобится безопасный дом. Я в это впутываться не собираюсь.

– Да. Я не хочу, чтобы они следили за тобой и за домом. Не хочу ни на секунду подвергать тебя риску.

Она снова вздохнула и погладила его по щеке:

– И к чему нас это приводит?

– В любом случае нам нужно немного пожить порознь.

По ее щеке скатилась слеза:

– Угу.

– Я соберу свои вещи.

– Не навсегда. Это не навсегда.

– На какое-то время, чтобы мы успели перевести дух. И стали прежними.

– И чтобы ты смог убить кого-нибудь. – Он попытался поймать ее взгляд, но она смотрела в сторону.

Он собрался за двадцать минут и удивился, как мало вещей скопил за годы. Какая-то одежда, несколько туалетных принадлежностей. Дрей молча ходила за ним из комнаты в комнату, как собака.

Он остановился на пороге комнаты Джинни со стопкой рубашек на руке. Уезжать из дома, в котором выросла его убитая дочь, казалось нечестным, и он боялся того, что мог повлечь за собой этот поступок.

Пока он складывал вещи в машину, Дрей наблюдала за ним, стоя босиком на крыльце и ежась от холода. Аромат барбекю из соседнего дома, очень домашний, с дымком, витал в воздухе. Он закончил сборы, подошел и поцеловал ее.

– Куда ты едешь? – спросила она.