Обвиняется в измене

Эпилог: Денис

шесть месяцев спустя

— Ваша жена никого не слушается, - быстро тараторит врач, едва поспевая за мной, пока я практически несусь по коридору медицинского центра. — У нее уже раскрытие на четыре пальца, ей рожать пора, а она... она…

Лично я ни на секунду не сомневался, что с Одуваном так и будет: она, хоть и делает невероятный прогресс в попытках стать умнее и взрослее, но порой творит такую хрень, что на уши не натянешь. Иногда я ловлю себя на мысли, что за полгода жизни бок о бок начал испытывать извращенное удовольствие, опекая ее и присматривая за тараканьим цирком у нее в голове. И даже не морщусь, и даже улыбаюсь, и даже не хочу сунуть ее шкаф, чтобы посидела там, когда находит очередной повод надуться.

Я осознавал на что шел, взваливая на себя заботу об одной капризной папиной дочке и ребенке, которого она, судя по всему, вот-вот мне родит. И в этом всем есть своя логика. Хоть она вряд ли понятна людям с нормальными и здоровыми отношениями. Я закаляюсь с этой малышкой, она меня учит. Эти шесть месяцев стали для меня настоящей школой бойскаутов, где я чему только не научился: и вытирать сопли, и расчёсывать проклятые волосы, и колесить по всему городу, потому что Ее Высочеству захотелось сырых шампиньонов в три часа ночи.

— Уже все готово, - почему-то шепотом говорит врач, у которой мы с Одуваном наблюдались весь период беременности. Пожалуйста, Денис, сделайте что-нибудь. Я понимаю, что она еще очень юная, но…

Ага, юная.

В большом зале, почему-то напоминающем мне комнату для занятия фитнесом, ходит пара женщин. По кругу, придерживаясь за спину и охая, потому что, если я хоть что-то понял с наших курсов для будущих родителей, у них уже начались схватки. И нормальные взрослые женщины, следуя рекомендациям врача, спокойно перебирают ногами, дожидаясь, когда придет их очередь рожать.

Но есть еще и третья.

И она, блин, моя!

Держится за «уши» огромного фитнес-бола и скачет на нем, словно это не предродовая, а детская комната, куда ее сдали на порезвиться. И не скажешь, что у нее спину ломит, хвост, блин, отваливается. Ни намека на страх и панику. У нее тут веселье в полном разгаре. И если я что-то знаю о своем Одуване, то хрен она уйдет отсюда без этого мяча.

Потому что, как бы я не злился на ее выходки и наивность, и иногда откровенные детские сопли и вату в голове, я свою малолетку балую похлеще, чем ее баловал родной отец. И возможно поэтому мы с Лариным сделали аж целый шаг к примирению — обменялись сообщениями час назад: я написал, что он скоро станет дедом Вани, а он написал в ответ: «Ёб твою мать: Еду!»

В общем, тесть у меня тот еще мировой мужик.

Через пару лет начнем пожимать друг другу руки.

А когда Ванька получит свой первый пояс по какому-нибудь карате, может быть, даже выпьем мировую.

— Одуван, ты не охренела ли? — не стесняясь посторонних, спрашиваю я. — Кто рожать будет? Я?

Она видит меня, радостно кивает... и скачет себе дальше, как будто у нее не ребенок в животе, а так, вздутие после острого. Мысленно громко ругаюсь, но вспоминаю, что она у меня та еще трусиха и, скорее всего, именно оттуда растут ноги ее странного поведения. Так что просто иду за ней, изображая большего и сильного... ну, допустим, медведя.

Спокойно, Денис это просто роды.

— У меня все в порядке, - радуется Одуван. — Мне еще рано рожать. Еще целых две недели. И не смотри на меня так, тиранище. Мы с сыном уже обо всем договорились.

— Я тут поговорил с Юлией Витальевной, Одуван. И она абсолютно уверена, что рожать ты будешь сегодня.

— Это все перестраховки, - весело подпрыгивает Одуван, пытаясь сделать вид, что эй совсем не ломит спину. — Еще две недели.

Узы, как бы мне ни хотелось и дальше делать вид, что я само терпение и понимание, здесь особенный случай. Приходится выйти вперед и встать у Одувана на пути. И даже рыкнуть, чтобы она не вздумала совершить обходной маневр.

— Соня, мы идем рожать. Попрыгаешь потом.

— Я боюсь! — наконец, признается она.

Вообще-то, у меня тоже одно место сжимается, потому что она у меня мелкая и болезненная, а живот вон какой большой. Я до сих пор не представляю, как в ней помещается мой пацан, но судя по всему, ему там уже тесно.

— Еще рано, — шепотом говорит Соня, и в поисках поддержки тянется ко мне, но вдруг очень сильно морщит нос, жмурится и укладывает руки на поясницу. — Он же еще маленький совсем.

Рано не рано, а рожать пора.

И хоте я отбивался от своего прямо участия как мог — ну не хотел я видеть как моя жена страдает и мучается! — но, видимо, от судьбы не уйдешь.

Но когда мы, спустя три или четыре часа, все-таки становимся счастливыми родителями карапуза со смешными мышиными глазами и расплющенным носом, я чувствую себя так, словно это не Соня отмучилась одна за всю нашу теперь уже семью, а я в одиночку перевыполнил план годовой рождаемости по стране. Видел в интернете кучу мемов о том, что мужики на родах плачут, просят сделать им обезболивающее и даже падают в обморок, но не думал, что впечатлюсь настолько, что чуть не стану участником всего этого.