И вроде все равно… Я же все поняла еще тогда, в квартире. Но когда однажды, вернувшись домой, застаю хозяйничающего на балконе Валеева Тая, сердце в груди обрывается и ухает вниз.
– А ты чего тут? – хлопаю глазами.
– Привет, Кэт. А я теперь тут живу, – сверкает глазами Ташин сынок. Я же, игнорируя растекающееся в груди онемение, уточняю:
– Ты? А Валеев как же?
«Только не говори, что увольняется, переводится, или что-то вроде того. Я просто не знаю, как буду жить, если это случится. Не говори, а?» – скулит испуганный голосок внутри. Я же ни на что такое не претендую. Я же все понимаю: у него семья, жена, а я с другим переспала, что для любого уважающего себя мужика – табу. А уж для мусульманина и подавно. Но пусть он будет все же. Пусть я ни на что не рассчитываю и не надеюсь, мне все же так важно знать, что он где-то рядом. Что мы дышим одним воздухом, стремимся к каким-то общим целям, видим одни и те же пейзажи и зачастую думаем об одном. Даже если это одно касается исключительно рабочих моментов.
Мне жизненно важно хоть краешком глаза хотя бы иногда просто его видеть. Восхищаться со стороны. Ловить, в зависимости от ситуации, то ободряющие, то торжествующие взгляды. Или оформляя доставку из ресторана, изредка между делом спрашивать: «Тебе что-нибудь заказать?», а потом вечером вслушиваться в звуки, доносящиеся из его квартиры: будь то грохот блендера или идущая по телевизору трансляция очередного футбольного матча. Потому что когда я это слышу – знаю, что все у него хорошо.
– А он перебрался в квартиру съехавшего к матери Стрельникова.
То есть ему даже видеть меня противно? Класс.
– Ясно, – сухо откашливаюсь. – Ну, бывай.
В груди, где точно должно биться сердце – тихо, словно нет его там совсем. Словно оно навсегда остановилось. Но это просто первая реакция. Она, как известно, самая правдивая. Потом я непременно справлюсь. Найду, за что цепляться. Мне не привыкать. Это пока, да-да, только пока так больно.
– Эй, Кэт!
– М-м-м?
– С тобой все хорошо?
– Конечно, нет. Как представлю, какая веселая меня ждет жизнь с тобой за стенкой… – шучу.
– А что не так? Боишься, что я тут вечеринки буду устраивать? – дерзко ведет бровью.
Вечеринки… Еще ж и они. Ну… Может, так даже лучше. Не даст мне закиснуть. Помнится, в мои девятнадцать я страсть как любила тусовки.
– Напугал ежа голой жопой, – хмыкаю я.
Несколько недель потом я задаюсь вопросом, почему он решился на этот шаг. Вряд ли мое отношение можно было назвать навязчивым, тогда что его заставило перебраться с насиженного и уже вполне обжитого места? Неужели действительно брезгует?
Меня мотает. От злости – дескать, а сам?! До едва сдерживаемого желания начать оправдываться. Терплю… Строю свою жизнь, уделяю максимум внимания Сашке, знакомлюсь с новыми людьми, много работаю, налаживаю отношения с матерью, выдавливая из себя юношеский максимализм. И уже как будто бы привыкаю к мысли, что идеальных людей не бывает. А значит, нужно просто работать с тем, что есть, находить точки соприкосновения.
В первых числах мая Таша с Мишей играют свадьбу. Гостей немного. Родители молодых, какая-то немногочисленная родня, да мы – их команда. Не знаю, справится ли Стрельников с ответственностью, которую на себя взял, но понимаю, что без доверия не стоит и пытаться. Поэтому Ташу я понимаю. И желаю их семье всего наилучшего. От нашей компании дарим молодым тур на моря. Без двух ключевых членов команды работа идет со скрипом. Приходится засиживаться, что особенно бесит, потому как там, за окнами, вовсю разворачивается весна. Абрикосы и яблони стоят в кипенно-белом цвету. Гремят первые в этом году грозы, распускаются кувшинки на озере – красиво-о-о.
А потом нас мощно атакуют. На то, чтобы отбиться, уходит целый день. И еще неделя на устранение последствий. Отделались малой кровью, считай. Но ничего не соображающим в нашем деле дядькам наверху так не кажется. Таир ходит мрачнее тучи. Он в последние месяцы вообще мало похож на себя прежнего. Видно, что ему нелегко поддерживать привычную легкость в общении. Не только со мной, со всеми. Словно что-то ужасно его тяготит. Несколько раз порываюсь спросить его, что случилось. Но в последний момент соскакиваю. Не хочу, чтобы он подумал, что я его таким макаром окучиваю. Или пытаюсь пробраться в душу, на которую он демонстративно повесил амбарный замок.
А в один из дней на закате мая мне звонит Реутов. Это неожиданно. Потому что до Сашкиных каникул еще пара дней, и мы давно уже обсудили все сопутствующие им нюансы.
– У меня дерьмовые новости, Кэт.
– Что с Сашкой? – леденею.
– Нет-нет, речь о твоей матери. Ее коллеги не знали, как на тебя выйти, поэтому отыскали меня через кадры МИДа…
– Да говори же!
– Ее больше нет, Кэт. Все случилось очень быстро. Инфаркт во время лекции. Студенты тут же вызвали скорую, но когда та приехала, было уже слишком поздно.
– Мамы нет? – тупо повторяю я, вычленяя главное. Пробую это словосочетание на вкус, перекатываю на языке, никак не в силах поверить и постигнуть их смысл. Ужасающий ли? Да, наверное. – Реутов! – напоминаю ему о себе.