Обыкновенная мемба

Андрей даже слегка вспотел под комбинезоном-скафандром. Еще недоставало, чтобы мёмбянка подумала, что он испугался этого ишачьего крика шестиногого, горбатого лятуя. И то желание, что родилось в нем – сделать что-нибудь необыкновенное, – окрепло. Он ощутил необыкновенный прилив сил и решимости, но, естественно, не подал и виду. Наоборот. Он небрежно сообщил:

– Так себе… Бегают медленно.

– А у вас быстрее?

– У нас нет лятуев.

– А лятуев ни у кого нет! – гордо ответила Пепа. Глаза у нее посветлели и широко открылись. – И не может быть, потому что их вывели только на Мёмбе.

– Ну и что? А бегают они все равно медленно.

С Пепой что-то произошло. Она как бы подросла, стала тоненькой и отчаянной. Глаза светились пронзительно-голубым и жгучим огнем. В них мелькнуло нечто похожее на сожаление, а возможно, даже на презрение.

– Что ты можешь понимать в лятуях, если их нигде нет и сравнивать их просто не с чем?

– Ну и что? – не сдавался Андрей. – Я же здесь на нем ехал? Ехал. И медленно ехал.

– Так это ты с Крайсом ездил. А он боялся, что… растрясет тебя. Ты же с другой планеты.

Теперь не только во взгляде, но даже в ее тоне проскользнуло нечто презрительное, и стерпеть этого Андрей, конечно, не мог. Все то, что требовало в нем совершить нечто необыкновенное, окрепло и стало непреодолимым. Он не мог позволить, чтобы серебряная девчонка вообразила, что у них, землян, нет ничего получше этих шестиногих пушистых уродцев.

– Ну и что, что с другой планеты? У нас, знаешь… даже слоны есть! Не то что лятуи… Горбатики.

– Ну и что ж, что слоны? – не сдавалась Пепа. – У них, у твоих слонов, сколько ног?

– Четыре.

– А у лятуев – шесть! Значит, и бегают они… в полтора раза быстрее.

– У нас есть еще сороконожки, а они… почти ползают.

– Конечно! Сорок ног! Они же мешают друг другу! Запутаешься! А у лятуев – шесть, и все в деле. Знаешь, как они быстро бегают?! По любой местности.

– Да знаю я! – уже заражаясь Пепиным презрением, отмахнулся Андрей. И вообще глаза у Пепы не казались ему красивыми – обыкновенные светленькие глазки цвета полуденного июльского неба, ничего интересного. Да еще и задается. – Ездил! Бегать они, как нужно, не умеют. Тоже… заплетаются ногами.

– Да ты просто не ездил как следует, – протянула Пепа и скривилась так, что показалась Андрею прямо-таки уродливой. Надо же, как может изменяться человек! – Вот если бы ты хоть раз проскакал на лятуе как следует, вот тогда бы…

– Ну давай… проскачем, – не совсем уверенно, но довольно нахально предложил Андрей, в душе надеясь, что Пепа, как настоящая девчонка, откажется.

Но Пепа не отказалась. Она выгнулась вперед, как тростиночка под ветром, необыкновенные ее глаза стали совсем огромными, в пол-лица, и засветились отчаянным синим огнем.

– Давай! Давай проскачем! Садись! – закричала она, подбежала к одному из толкавшихся лятуев и легко вскочила в седло. – Давай. Ну же!

Что оставалось делать Андрею?

Он не очень уверенно взялся за луку седла и, высоко задирая ногу, попытался вдеть ее в стремя. Но стремя крутилось и отскакивало.?

– Эх ты! Да ты вскочи! Вскочи на лятуя! – кричала Пепа и крутилась в седле, как веселый и безжалостный чертенок.

Собрав все свое мужество, все силы – а вот силы почему-то оказалось маловато: она как-то растерялась, растеклась, – Андрей уцепился за седло, подпрыгнул и стал карабкаться на лятуя. Лятуй оглянулся. В сизых, отдающих в багрянец его глазах, как серпик месяца, обозначился белок, и оттого лятуевская морда стала хитрой и насмешливой. Он даже губы растянул, как будто посмеивался над Андреевыми стараниями.

– Андрей! – сказала Валя тем самым противным тоном, которым Пепа спрашивала у Крайса о геометрии. – Мне кажется, что ты чересчур увлекаешься.

Какое уж тут увлечение! Сплошной позор. Стояла бы и молчала, так нет. Обязательно выскажется в самый неподходящий момент.

Если бы Валя не окликнула его, Андрей, может быть, и вскарабкался бы на лятуя. А то он невольно расслабился и стал сползать.

– А тебе какое дело? – разозлился он. – Ну и пусть увлекаюсь!

– Но ведь ты действительно никогда не скакал на… лошадках! – возмущенно сказала Валя. – И кому нужны твои дурацкие соревнования?

Ее самые обыкновенные земные глаза сверкали болью и обидой. Но Андрей не замечал этого сверкания.

– Лошадка! – возмутился он. – Нашла лошадок! На лошадь я бы… Будь здрав!

– Андрей, – уже чуть не плача, сказала Валя, – научись вести себя хотя бы на чужой планете. Ты подумай, что о тебе подумают…

– А-а! – отмахнулся взбешенный Андрей и, собрав все силы, прыгнул на лятуя. Прыгнул удачно. Стоило еще чуть-чуть, самую малость, подтянуться, и он бы сидел в седле. Но лятуй опять насмешливо покосился на него багряным глазом и переступил всеми своими шестью ногами. Андрей стал сползать, и Пепа радостно закричала:

– Ха! Собрался скакать, а сам влезть не можешь!

Простить такой насмешки, извинить жалкого вида Андрея Валя не смогла. Она стала подталкивать Андрея снизу, и тот наконец утвердился в седле.

– Э-эй! – пронзительно закричала Пепа, ударила пятками лятуя и помчалась по полевой дороге.