Обыкновенное чудо, или Основы магии стихий

Итак, до создания санскритской письменности мудрецом Патанджали (несмотря на все сомнения современной науки в том, что авторство древнеиндийской письменности принадлежит одному человеку, я склонен считать, что так оно и есть — санскрит построен абсолютно логично, как ни одна другая письменность; тут явно потрудился либо сам Господь, либо кто-то другой с запредельными возможностями, но непременно кто-то один) жрецы ариев хранили в памяти чудовищное количество древних текстов. Между прочим, по древнему обычаю в ранге закона, достаточно было кому-то из них слегка ошибиться во время исполнения какого-то ритуала — хотя бы в интонации при чтении текста, — и любой другой жрец, даже самый младший по положению, мог подойти к провинившемуся и сорвать с его шеи шнурок — знак кастовой принадлежности. При этом несчастный автоматически лишался своего положения и переходил в разряд неприкасаемых, которым в Арьяварде жилось, как мы знаем по школьным учебникам, очень и очень несладко.

Да будет вам также известно, что вся древнеиндийская священная литература делится на два класса: шрути («услышанное») и

смрити («записанное»). «Услышанное», то есть существовавшее ещё до того, как Патанджали, великий мудрец и йог, придумал письменность. Разумеется, памятники шрути авторитетнее писаний смрити

, хотя в некоторых случаях это правило не соблюдается. (Например, знаменитая «Махабхарата», в которой содержатся 8 важнейших мистико-философских текстов («Бхагаватгита», «Анугита» и др.), строго говоря, тоже относится к смрити, однако, почитается очень высоко.)

Но занимались брахманы в Арьяварде не только запоминаниям священных текстов и проведением обрядов, но и, как это называлось в ту пору, накоплением религиозных заслуг. (Замечательное выражение древних ариев!) Это же занятие, впрочем, поощрялось и для представителей остальных варн. Согласно законам Ману, жизнь человека (разумеется, мужчины) в Арьяварде делилась на 4 периода: первый — от рождения через воспитание и ученичество вплоть до женитьбы и обзаведения собственной семьёй, собственным домом. Второй так и назван периодом домохозяина. Иначе говоря, это — нормальная семейная жизнь, связанная с рождением и воспитанием детей. Аналогичным образом у нас говорят, что всякий мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына.

И вот, когда этот сын вырастал и женился, то есть становился способен, заменив отца, возглавить семью, тогда отец получал право, как бы выразились у нас, всерьёз помыслить о душе. Для него наступал третий жизненный этап — период муни, или отшельничества. Человек бросал дом, уходил в лес, в горы — в общем, подальше от родных и близких, селился в самой примитивной хижине, шалаше или пещере и всё своё время посвящал теперь аскезе, йоге, молитве или каким-то религиозным подвигам. А то шёл с дарами к какому-то продвинутому учителю и, если повезёт, становился его учеником. Проведя какой-то срок в положении отшельника (обычно 12 лет), но не достигнув удовлетворяющих его результатов, — а к тому времени срок нынешнего его воплощения, как мы понимаем, близился уже к концу, — человек мог опробовать последнее и самоё мощное средство, перейдя на завершающий, четвёртый, жизненный этап, то есть вступив в период

саньясы.

Становясь саньясином, или нищим странником, бродягой, человек оставлял всё, даже собственное имя. И вся его жизнь теперь проходила в непрерывных скитаниях. Человек брёл по земле: от деревни к деревне, от одних совершенно незнакомых людей к другим. (Кажется, в больших селениях он мог задерживаться не долее, чем на три дня, а в малых — только на один день.) У него не было абсолютно никакою собственности, а в качестве подаяния он принимал лишь необходимую пищу и, если потребуется, что-нибудь из одежды. Пил только чистую воду. Ни собственности, ни имени, ни друзей, ни врагов и никаких привязанностей к чему бы то ни было...

Кстати, «Глыба» и «Матёрый человечище»[3]

отечественной литературы, граф Лев Николаевич совершил на склоне лет свой одиозный побег из Ясной Поляны не под влиянием ли книжек Вивекананды, которыми в начале XX века зачитывался не он один?[4] А Вивекананда, в миру — Нарендранатх Датта, возглавляя «Миссию Рамакришны», считался Свами, то есть примыкал к движению неосаньясы. В общем, у меня предсмертный рывок «от жены, от детей» графа Толстого особого удивления не вызывает. Будучи уже в очень преклонном возрасте, почувствовал человек, что интеллектуальное богоискательство ему лично особенных духовных дивидендов не приносит, и ринулся в скитания, распропагандированные индусами.

И, кстати, уход из родного дома царевича Сиддхартхи (исторического Будды), оставившего жену с детьми и собственных венценосных родителей, не являлся чем-то из рада вон выходящим в ту пору. Разве что, несколько поспешил царевич с уходом на духовное поприще, но в принципе избрал вполне достойный путь.