Обжалованию не подлежит

— Напрасно иронизируете. Мне действительно искренне жаль вас. Вы умный энергичный человек. У вас когда-то были добрые увлечения. Признаться, мне не совсем удобно снимать с вас допрос. Говорить вам, что такое хорошо и что такое плохо.

— Хватит.

— Не нравится?

— Не нравится, — признался Золотов-Аганов.

Он с прежней снисходительностью смотрел на Азимова, однако в его глазах уже не было прежней уверенности.

Видно, Азимов сумел все-таки затронуть в нем какие-то неведомые для него струны.

— Не нравится, — повторил Азимов. — Вы действовали, мягко говоря, смело. Откуда у вас это, скажите?

— Тимур Назарович, сколько можно толочь воду в ступе?

Золотов-Аганов порылся в карманах, вытащил носовой платок, вытер вспотевший лоб, потянулся к стакану с водой.

Азимов положил руки на стол, легко откинулся на спинку стула: лед все-таки тронулся.

— Итак?

— Я думаю, что вы слишком спешите, Тимур Назарович. Не лучше ли нам поговорить о чем-нибудь другом? Например, о вас... Между прочим, сколько вам лет? Если не секрет, разумеется.

— Двадцать пять.

— Двадцать пять! — воскликнул Золотов-Аганов. — Неужели вам двадцать пять лет? Я считал, что вам еще нет семнадцати. Значит, вы уже совершеннолетний. Наверное, имеете офицерское звание?

— Да, имею. Лейтенант.

— Лейтенант? Смотри! Похвально. Весьма похвально. Усы. Свои или нет? Реквизит?

— Свои.

— Рад... Я, видите ли, полагал, что вы еще младенец. Касым Гулямович заболел?

— Здоров.

— Так... Простите, Тимур Назарович, простите, — склонил голову Золотов-Аганов. — Вы, оказывается, уже свободно можете заменять опытных криминалистов. В таком случае, это меняет положение. Я поступаю в ваше полное распоряжение. Делайте со мной, что хотите. Кстати, разрешите закурить?

— Курите.

Азимов не курил, однако всегда в столе держал папиросы или сигареты, заботясь не столько о друзьях, томящихся без курева, сколько о посетителях, попадающих к нему в кабинет не по собственному желанию.

Золотов-Аганов неторопливо закурил и долго молча тянул ароматный дымок. Какие мысли волновали его в это время? Азимов многое бы отдал, чтобы получить ответ на этот вопрос. Он вчера после свидания с Романовым ездил к жене Аганова. Это была старая забитая женщина. Она с неохотой приняла его. Собственно, того разговора, о котором мечтал Азимов, не получилось. Это был скорее короткий сухой диалог. Правда, из него можно было извлечь кое-что для разоблачения Аганова.

Азимов спросил жену Аганова:

— Вы давно живете с Виктором Александровичем?

— Давно. Двадцать лет, — ответила женщина.

— Когда вы узнали, что он преступник?

— Почти сразу после свадьбы.

— Вы не пытались уйти от него?

— Пыталась. Даже уходила. Потом возвращалась.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, любила.

— Он тоже вас любил?

— Нет. Он любил деньги.

— Что вы думаете делать?

— Я? — Женщина устало пожала плечами. — Буду ждать. Вы ненадолго посадите его? Хотя это не имеет значения. Я все равно буду ждать. Это как алкоголизм. Не вылечишься.

Значит, Аганов любил деньги и только деньги. Эта страсть наверняка поможет сдвинуть дело с мертвой точки, решил Азимов. Во всяком случае, Аганов не останется равнодушным, узнав, что деньги и драгоценности, которые он хранил в тайнике, обнаружены.

— Итак?

Золотов-Аганов вдавил окурок в пепельницу, с улыбкой взглянул на Азимова и просто, как другу, сказал:

— Спрашивай.

Азимов повременил немного, словно проверял, был ли с ним искренен Аганов, потом продолжил допрос с еще большим натиском, убежденный в том, что Аганов до поры до времени по-прежнему будет все отрицать, пока не увидит, что игра проиграна.

— Признаете ли вы себя виновным?

— Нет.

— Знаете ли вы Соломина?

— Нет.

— Может, все-таки знаете?

— Нет.

— Встречались ли вы с Дановым?

— Нет.

— Встречались ли с Петровским?

— Нет.

— Встречались ли с Горицем?

— Нет.

— Знаете ли вы Гринберга?

— Нет.

— Знаете ли вы Соломина?

— Нет.

— Предлагал ли вам деньги Данов?

— Нет.

— Петровский?

— Нет.

— Гориц?

— Нет.

— Не хотите ли вы видеть однодельцев?

— Нет.

Задавая вопросы, Азимов незаметно для Золотова-Аганова вытащил из-под стола железную банку с деньгами и облигациями, найденную у него во время второго обыска, и, прикрытую газетой, поставил на стол.

Золотов-Аганов обратил внимание на газету немного позже. Он понял, что под ней находится какой-то изобличающий его предмет.

— Я не ослышался: вы не хотите видеть своих однодельцев?

— Нет.

— Значит, они у вас есть?

— Нет.

— Вы противоречите сами себе.

— Нет.

— Сколько денег обещал вам Соломин?

— Я не знаю, о ком вы говорите.

— Знаете.

— Не знаю.

— Вы знаете Данова и Петровского!

— Не знаю.

— Вы знаете Горица!

— Не знаю.

— Эти люди вручали вам деньги.

— Не знаю.

— Знаете... Данов вручил вам пять тысяч, Петровский — тоже пять тысяч. Гориц оказался щедрее — он дал вам тридцать тысяч... Ну?

— Не знаю.

— Соломин принес вам шесть тысяч. Правда, его деньги вам не удалось реализовать. Это, очевидно, до сих пор тревожит вас? Шесть тысяч все-таки на улице не валяются.

Золотов-Аганов снова сорвался:

— Чего вы от меня хотите? Я ничего не знаю и не хочу знать! Я живу, как все: никого не граблю и не убиваю! Вы делали у меня обыск? Делали? Что нашли? Ши-иш!